Сказка о госте и деве-ветре

Сказка о госте и деве-ветре

С дальних ледников струился холодный, ночной ещё воздух. Здесь же ранняя и дружная весна властвовала в полной мере. Только ночами ощущалась прохлада, да на рассвете воды озера в овальной чаше из моренной осыпи сверкали не по-весеннему льдисто. В двадцати шагах от берега стояла добротная хижина, построенная неведомо кем и неведомо когда. Люди редко бывали в этих отдаленных местах, а память немногих жителей самого ближнего селения не сохранила сведений о том. Местные вообще сторонились озера. Оно лежало под перевалом, название которого означало "Хозяйка ветров". Ученые из больших городов удивлялись - нигде в округе более не было ни перевалов, ни вершин с женскими характерами. В конце концов на эту загадку перестали обращать внимание, потом подзабыли, а потом она стала никому не интересна. Мало ли какие причуды могли быть у неизвестного горца в незапамятные времена?

Иногда в хижине у озера останавливались застигнутые непогодой пастухи, иногда - припозднившиеся путники, и потому в ней всегда имелся запас дров, соль, спички, и прочие не требующие внимания полезности. Но среди обитателей селения не было ни одного безумца, кто по доброй воле, без нужны заночевал бы там. Шли годы, одни поколения сменялись другими, но при расспросах об озере старики хмурились, надвигали на лоб папахи и начинали смотреть куда-то мимо собеседника. Так же, как их собственные отцы и деды. История , казалось, проходила мимо этих мест. На них не влияли ни понесшиеся невидимыми гонцами радиоволны, ни серебристые самолетные строчки в глубине неба. Даже войны миновали эту маленькую горную страну, потому как здесь не было решительно ничего, стоящего хотя бы одного артиллерийского выстрела.

Однажды на нижней окраине появился очередной гость. Он приехал на запыленном вездеходе, багажник которого был забит досками и разными хозяйственными мелочами. Степенно пообщавшись со стариками, гость проехал селение насквозь, в сторону озера.

- Не задержится, - согласно качнули головами патриархи, и вновь под раскидистым орехом наступила тишина, нарушаемая только журчанием родника. Но прошел день, за ним другой, третий, а обратно так никто и не ехал. Дорога была одна, и никакой путник не мог миновать селение. Подростки, которых по весне, согласно обычаю, отправляли на горные пастбища с отарами, передали, что вездеход стоит у хижины, а его хозяин возится с досками и таскает камни с нижнего края морены. Впрочем, не в здешних правилах было лезть к человеку с расспросами, если он сам никого не беспокоит. И потому гость вписался в местное общество, как идеально подогнанный камень в кладку. Он купил пару лошадей, раз в неделю спускался к магазинчику, разговаривал с аксакалами под орехом, и отличался от местных разве что одеждой да взглядом. Ни у кого из горцев не было таких пронзительных глаз цвета немного выгоревшей зелени. Старики вновь и вновь покачивали головами, наблюдая, как гость смотрит на перевал. Казалось, он выискивает или ожидает увидеть что-то, видимое ему одному. Но... расспрашивать было неприлично.

Тем временем наступило лето. Близилось солнцестояние. Хижина у озера преобразилась, став ухоженным и нарядным домиком c далеко вынесенным крыльцом и большим навесом вместо гаража. Пастухи заметили, что гость - имени у него спросить не удосужились - всё чаще сидит на крыльце, поглядывая то на озеро, на перевал, и вертит в руках что-то, похожее на венок. Издалека было не рассмотреть, а ближе подходить детвора не решалась. И только ясной лунной ночью один смельчак, прокравшись к хижине, рассмотрел невиданное в здешних краях чудо.

На перекладине навеса, слегка покачиваясь под ночным ветерком, висел венок-не венок, обруч-не обруч, но что-то круглое, размахом в добрую пядь. Переливались в лунном свете бусины, мерцали крупные пушистые перья, будто обсыпанные серебряной крошкой. В крупной паутине внутри обруча порывы ветра оставляли тонкий посвист, тревожащий и необычный. В такт посвисту на озере возникали полоски ряби. Это сочетание пробрало даже самого смелого из подростков, и он поспешил покинуть странное место. Утром, не сдержавшись, он рассказал всё старейшинам. Получил четыре заслуженных подзатыльника и, уже убегая, оглянулся и заметил, как старики кивали друг другу и почти незаметно улыбались. Суровые патриархи селения улыбались! Но об этом паренёк, подумав, решил никому не говорить.

В ночь на солнцестояние, точнее, под утро, но ещё по темноте, жители селения были разбужены шумом. Во дворах хлопало оставленное сохнуть бельё, деревья беспокойно шелестели, соседний склон, обычно блестевший в лунном свете влажной от росы травой, оказался сух и тёмен. С перевала дул горячий, тугой ветер. А со стороны невидимого отсюда озера - звенело, пело, летящий горячий воздух переливался сильным, чистым женским голосом, в котором не было слышно слов. Люди боязливо попрятались в домах, но слушали эту песню, выглядывая из-за приоткрытых дверей. И только самый старший из старейшин прошептал "Она!". Песня крепчала и завершилась оглушающим, похожим на эхо далёкого могучего взрыва, выдохом. Всё стихло, и только осторожные разговоры ещё слышались какое-то время.

Через несколько дней, проходя с отарой на пастбище, пастухи заметили, что гость покинул хижину, оставив под навесом даже машину. Зато не было обоих лошадей. Вечером, когда солнце заходило точно за перевал, в его лучах кто-то заметил две фигурки верхом. Они были видны достаточно долго, чтобы их увидели все, а потом медленно исчезли в закате.