Не в старинном царстве, а в современном государстве, и не в тесной городской двушке, а в просторной бревенчатой избушке жила-была семья: мама и папа, два их сыночка, да младшая дочка.
Жили-поживали, добра наживали. Друг друга любили-уважали. Ни в чем нужды не знали. В доме царил порядок, уют и достаток.
Вот таким вступление получается, а сказка… Она только сейчас и начинается…
Да и не сказка это, а быль былинная, хоть и не очень длинная.
***
Олей назвали любимую дочь. Копия мамы девчушка, точь-в-точь. А еще хохотушка, озорница, болтушка. Жила Оля, не зная бед. Недавно исполнилось ей восемь лет. Никогда девчушка не унывала, что такое грусть да печаль не ведала, не знала.
Но однажды для Оленьки все изменилось, когда страшное сновидение ей ночью приснилось...
Похитила ее Баба-Яга – костяная нога. Ручки-ножки веревками связала. Но и этого было мало. Девчушку, что от страха сжалась в комок, посадила в огромный мешок. Потом его корявыми ручищами подхватила, да в лес дремучий в избу скрипучую утащила.
Усадила Баба-Яга Олю на лавку, почесала на носу бородавку, оставила рядом с девочкой свечку да пошла растапливать печку.
Оленька тихо сидит, словно мышка, да от страха плачет малышка.
А как же ей слезы горькие не лить, коли хочет ее злая старуха сгубить. Озвучила Баба-Яга весть: хочет она девочку съесть...
В самой избушке сыро и темно. По углам мусора полно. На потолке сидят пауки многолапые, упитанные да мохнатые. И как завершение картины: в воздухе запахи плесени и тины.
Сидит девочка от страха трясется, хочет проснуться, да никак не проснется.
И знать не знает, ведать не ведает, что пока она в кошмаре обитает, у нее у настоящей в кроватке спящей, синяк за синяком на запястьях проступает. Вот и получается, что сон на реальности отражается…
Истопила Баба-Яга печь и достала противень, чтоб ребенка запечь.
Тянет Баба-Яга к Оленьке руки корявые да пальцы костлявые, и говорит голосом скрипучим, противным, трескучим:
– Сейчас я тебя съем!
Тут Оленьке стало страшно совсем. Будто до этого страхов было мало. Девчушка не выдержала и закричала.
Кричит, значит, бедняжка, надрывается. От ужаса чувств едва не лишается. И вот, когда девочка от крика едва не задохнулась, она глазки открыла... и проснулась.
А рядом мама сидит, на дочурку тревожно глядит.
– Оленька, дочка, скажи, что случилось? Тебе что-то плохое приснилось?
На маму девочка взглянула и тут же к маме прильнула. Ее крепко обняла, только так успокоиться смогла.
И никто не заметил, никто не приметил, что синяки на запястьях исчезают и после себя никаких следов не оставляют.
А как Оленька угомонилась, поведала, что ночью приснилось. Про Бабу-Ягу рассказала, про ужас, который во сне испытала.
Мама Оленьку слушала внимательно, по спине ее лаская бессознательно. Стакан воды ребенку принесла. В общем, успокаивала, как могла.
– Успокойся, не плачь доченька... Не закончилась еще ноченька... Ты ложись поскорее в кровать. До утра еще нужно поспать. А Бабу-Ягу, ты, не бойся. Спи спокойно, не беспокойся. Сны плохие порою случаются, но не каждую ночь повторяются... Давай, тебя спать уложу и возле тебя посижу. И за ручку могу подержать, чтоб морально тебя поддержать...
Легла Оленька в кроватку и уснула быстро, сладко. До утра спала, не просыпалась, Бабе-Яге на глаза не попадалась...
Ночка следующая тихо прошла. Тревога у девочки ушла. И вот, когда кошмар забылся, он, как назло, повторился.
Снова был ребенку стресс. Снова был дремучий лес. Снова старая изба. Снова баба, вновь Яга.
Забилась Оленька в уголок, да был бы толк. В избе полутьма. Везде паутины бахрома. Сидят на ней пауки, сверкают их глаза как угольки. Желтым цветом да красным сияют, ребенка сильнее пугают. У печи Яга хлопочет, под нос себе что-то бормочет. Грозится лесная старушка – будет съедена ею девчушка. И сковородкой стучит.
Тут Оленька как закричит. Испугано глядит по сторонам, потом переводит взгляд к рукам. А на запястьях синяки в размерах убывают и без следа исчезают…
Воплем громким семью напугала. Но этого как будто мало – мокрые от слез подушка и любимая игрушка.
– Что, опять кошмар приснился? – Папа в комнату явился.
Заглянул и старший брат, посмеяться был он рад. Говорил, давясь от смеха:
– Вот умора! Вот потеха! Поглядите, у трусишки мокрые ее трусишки!
Но недолго брат смеялся, чужим горем забавлялся. Строго посмотрел отец, прикусил язык малец.
– Я смотрю, а ты герой, потешаться над сестрой. Позабыл, как сам мочился?
Братец тихо удалился.
Папа к дочери нагнулся, папа Оле улыбнулся.
– Расскажи мне что случилось, что с тобой приключилось…
Дочка правду рассказала и запястья показала. Только сказанное не проверишь, а без доказательств словам не поверишь…