Сказка про веру

Сказка про веру

Светало. Густой туман заливал долину до самых крыш; где-то далеко, в деревне пропел петух. Капли недавнего дождя падали с ветвей на мокрые монастырские крыши.

Настоятельница Староружского женского монастыря мать Мария стояла у распахнутого окна в маленькой своей келье и задумчиво смотрела на мокрый двор. Тихо. Еще четверть часа - и в монастыре вступит в свои права еще один день, но пока – тихо. Сонное дыхание словно висит в воздухе – как этот туман, как недавний дождь, как это серое летнее утро.

Негромко хлопнула калитка, по двору медленно прошла сестра Агата. Мать Мария чуть близоруко прищурилась. Идет легко, несмотря на бессонную ночь. Значит, все в порядке, ребенок жив, и роженица тоже. Слава Богу. Одной заботой меньше.

Мать Мария задумчиво наматывала на палец непокрытые, распущенные и еще не прибранные волосы. Через несколько минут чутким ухом уловила в коридоре осторожные шаги и, не дожидаясь стука, сама открыла дверь. Улыбнулась.

- С доброй вестью, Агата?

Сестра Агата – неторопливая, дородная, но, несмотря на полноту, легкая в движениях, перекрестилась - и улыбнулась широко и ласково.

- Мальчик, с Божьей помощью. Едва не отчаялись… вперед ножками шел. Ну да теперь все хорошо.

- Порадовала… Спасибо, хорошая моя.

- Староста, правда, опять кричал много. Не дам, говорит, ни гроша на приблудных всяких. Да я его выгнала… не удержалась, каюсь, руки приложила, - Агата хихикнула.

Мать Мария тоже улыбнулась. Да, Агата при случае и приложить могла – пятерней ли, сковородником или мокрым полотенцем – так, что мало не покажется. Но всегда – за дело. Старосте – мать Мария знала – повезло еще, что легко отделался. Даром, что монастырь ни у деревни, ни у князя ни гроша не попросил ни на приют, ни на лечебницу для бедных, а все равно при каждом удобном случае этот напыщенный индюк не мог удержаться, чтоб не кольнуть… в глаза или заглазно. Ну да Бог ему судья. Небось, свою-то жену рожать привез сюда… на мягких дрожках… едва не в ноги бросился, чтоб не отказали только.

Они и не отказывали. За эти пять лет (а минули – словно пять дней), как была открыта лечебница, сестры-врачевательницы не отказывали в помощи никому. Бедняк ли, богач ли – молитвой, травами, бинтами… чем могли. И, быть может, благодаря монашескому упорству холера, год назад выкосившая полстраны, их зацепила только краем черного крыла, больше страху натерпелись.

- Спасибо, - мать Мария тронула ее за руку. – Иди поешь да ложись отдохни. Всю ночь ведь на ногах…

Как тепло может стать на сердце от радостной вести. Легко улыбаясь, мать Мария потерла глаза. Заплела, наконец, волосы, светло-русой толстой косой уложила их вокруг головы и покрыла клобуком. Привычно и ловко застелила постель. Начинался новый день.

Забот и работы было – как всегда, успевай поворачиваться. День обещал стать жарким. Нужно отправить сестер в лес – пора кровохлебку собирать, старые запасы уже кончаются. В лечебницу не забыть отложить полотна на повязки. В приют заглянуть обязательно. Сестру Милену проведать – как слегла три дня назад, так и не поднимается. Что же, старость… а как не хочется, не хочется, не хочется отпускать, сколько бы ни было лет родному человеку.

Громкий голос прервал привычный поток мыслей. Мать Мария, проходя коридором, окно в котором выходило во двор, улыбнулась невольно. Каждый раз – уже привыкнуть бы пора, а все равно диву даешься: как тощую, низкорослую сестру Евгению наградил Господь таким оглушительным басом? Как из пушки громыхает – на весь двор слыхать.

- Мать Марию не видели, сестры?

- Здесь я, - выглянув в окно, отозвалась настоятельница и, жмурясь от полуденного солнца, все еще улыбаясь, пошутила: - Петухов распугаешь, Евгения. Зачем я тебе понадобилась?

- Да не мне, - еще сильнее громыхнула сестра и махнула рукой. – Гость до тебя, матушка. Велишь проводить?

- Проводи ко мне, - попросила мать Мария. – Сейчас буду.

Дверь ее кельи никогда не запиралась. Поднимаясь по лестнице, мать Мария подумала, что, верно, муж этой девочки-роженицы пришел – благодарить, и поморщилась. А потом укорила себя: если от чистого сердца, то имеешь ли ты право судить?

Он был уже немолод… ее ровесник или чуть старше, подумала мать Мария в первый момент, когда высокий, худой человек обернулся ей, входящей, навстречу. Он не поклонился, как сделал бы это любой деревенский… не муж, выходит? А кто же?

Она почувствовала, как ослабели ноги, и прислонилась к косяку двери. Она его узнала.

- Здравствуй, Марта, - сказал гость негромко. И добавил поспешно: - Не узнаешь?

- Здравствуй, Клаус, - так же негромко и сдержанно ответила она, все еще стоя у двери. - Как же я могу тебя не узнать?

Целую долгую секунду мать Мария смотрела на него, жадно вбирала взглядом: растрепанные, чуть вьющиеся темные волосы – все такие же густые, загорелое, обветренное лицо – постарел, постарел. А глаза такие же, как прежде, яркие, серо-синие… такие родные, такие знакомые глаза.