Сказки для Василисы

Пролог. В какой народ придешь, таку и шапку наденешь

— Тихон! — выкрикнула я в сонную тишину леса. — Варя! Рита! – В ответ кротко вздохнул порыв ветра, всколыхнув зеленые кроны деревьев. — Тихон! Варя! Рита! — хрипло повторила я.

Перунский лес известен своими болотами и чащами, куда даже животные не совались. Я брела, потеряв всякие ориентиры. Не пыталась запомнить дорогу, словно не собиралась возвращаться. Если не найду мужа и дочерей, лучше в лесу погибнуть.

Ветки кустарника хлестали по рукам и ногам, царапали кожу, но я брела вперед, не сопротивлялась назойливым прутьям. Слёзы застилали глаза, и я утирала их ладонью, не давая катиться по щекам, но они текли, точно назло.

Всё неважно, кроме поисков семьи. Я найду их. Должна найти. Как давно они ушли, и сколько пробыли в лесу, как ни старалась, не могла вспомнить. Тихон отправился в лес за черникой, взяв с собой Риту и Варю. Они весь вечер упрашивали его.

— Тихон! Рита! Варя! — закричала я, что было сил.

Я долго ждала их возвращения домой. Достаточно долго, чтобы разволноваться не на шутку. Заблудились? Утонули в болоте? Попали в лапы лесному зверю? Тихон не ушел бы далеко от деревни, не подверг бы дочерей опасности. Он не знал Перунского леса. Плохое предчувствие скреблось в душе. «Господи, только бы найти их!».

Подивилась, что вспомнила бога — до этого момента считала себя агностиком. Но сейчас была готова молиться хоть богу, хоть черту, если это поможет найти родных.

Места здесь глухие. Никакой сотовой связи, с тех пор как мы съехали с шоссе. Пыталась снова позвать их, но голос осип, и я лишь тихо прохрипела дорогие мне имена. Прокашлялась. Не помогло. Пришлось продолжать поиски молча. Это было невыносимо: брести по лесной зыби и не слышать ничего, кроме собственных шагов.

Я зашептала:

— Тихон, Рита, Варя. Я больше вас никогда не оставлю, только вернитесь.

Утирая ладонями мокрые щёки, я продиралась вперёд. Или назад, а, может, ходила кругами. Зря поддалась эмоциям. Надо было ехать в город за помощью. Теперь искать будут еще и меня. Или не будут.

Деревья окружили непролазной стеной. Замшелые стволы надвигались, окружали, старались не пустить дальше. В воздухе висел запах гнилой листвы и болота. А ещё нестерпимо пахло грибами. Грибы вокруг росли наглые, не те тощие, что растут вдоль дороги, а как те, что водятся только в старых, совсем древних лесах. Поганки с обтрёпанными шляпками скользко поблёскивали.

Пока я брела по узкой извилистой тропе ни одно живое существо, которых, надо думать, в лесу полно, не издавало ни единого звука. Лишь слабое завывание ветра в кронах, едва доносилось до меня.

Бабушка Марошка любила лес. Она так хорошо знала местные тропы, что нашла бы путь закрытыми глазами. Когда мама привозила меня в Чемерицу на лето, мы с Марошкой ходили в Перунский лес каждый день. Она рассказывала, о деревьях, травах, животных и культурных обычаях, связанных с ними. «Прижмись, Василиса, затылком к березе или дубу, чтоб из головы морок ушел». Марошка рассказывала, что в скрипучих деревьях заточены души людей, замученных до смерти. Срубавший такое дерево, был обречен. «Прокудлое оно, дерево-то, — говорила бабушка. — Оно отомстит лесорубу: или дом обрушит, или если на дрова пойдет, так пожар устроит». Хуже скрипучего дерева, только то, что посреди дороги растет. Такое трогать никому нельзя. «Беду навлечешь».

Чемерица сильно переменилась за тридцать лет. Лес вокруг деревни разросся, огороды одичали, а жителей почти не осталось. Бабушкин дом, хоть и выглядел опрятней прочих, навевал тоску.

Мне и нужно-то было сделать несколько снимков бабушкиного дома. Риелтор сказала, чем лучше будут фотографии, тем быстрее дом купят. Бабушку Марошку давно признали пропавшей без вести. А вот то, что мне в наследство достался ее дом в Чемерице, я узнала недавно.

Тихон оказался против продажи дома. Настаивал на отпуске в деревне. Я не посмела отказать. Да и Рите с Варей здесь лучше, чем в душном городе.

Не помню, сколько мы тут дней, и когда я решила, что медленно схожу с ума, но готова поклясться чем угодно: в Чемерице тени падают независимо от источника света. Бред, в который поначалу отказывалась верить, но потом собственными глазами увидела, как тень от флюгера на соседской крыше начала удлиняться, перетекла на стену дома и скрылась в окне. Сморгнула наваждение, и серый двойник флюгера оказался на своем месте, но я ему уже не доверяла.

Под резиновыми сапогами зачавкала грязь, а лесной частокол поредел. Я продолжала идти вперёд, обещая себе, что не вернусь домой без Тихона Риты и Вари.

Если бы моя неприязнь ограничивалась одной деревней, я бы с лёгкостью списала все странности на разыгравшееся воображение. Но местные жители настораживали не меньше. Презрительные, молчаливые, шептались между собой, завидев меня.

В одну из ночей мне снова было не заснуть. Чтобы не мешать Тихону очередным приступом бессонницы, я выбралась из кровати и устроилась у окна. Я сидела и разглядывала черные силуэты яблонь в саду. Электричества в бабушкином доме не было. Из развлечений — жечь свечи, но их и так мало, или керосиновые лампы, которые я не знала, как работают.

От скуки почти дремала, когда услышала, шорох за окном. Пригляделась к дороге. По ней в сторону леса шагало человек двадцать. Наверное, жители деревни, подумала я. Кто же еще? Они двигались молча, и в абсолютной темноте. Как они различали дорогу, и что им понадобилось в лесу ночью, не представляла. От вида процессии стало не по себе. Почему я решила, что проследить за ними будет хорошей идеей, ума не приложу. Правильно говорят: «неведенье — благо».