Сказки на ночь

1. Ее теплая душа (приключенческое фэнтези, драма)

I

Что такое сотня лет, за которую я успел постареть лишь на год, в сравнении с человеческой жизнью? Вечность.

За эти столетия я, сам давно уже утративший возможность чувствовать, заметил, к чему ведут людей их страсти.

Одурманенные, порой они творили невообразимые вещи: совершали подвиги, совершенствовали навыки, отчаянно стараясь вырваться из нищеты, богатели, начинали войны в стремлении к власти. Но не так уж и многие из них познавали истинное счастье.

То самое счастье, что и мне стало недоступным. Не то, что будоражит, пробуждая страсть, а то, что успокаивает душу и согревает теплом сердце.

Из года в год, скрываясь в тени, я наблюдал, как поколение сменяет поколение. Как рождается, растет и умирает человек. Приди они в этот мир на тысячи лет, как я, обезумели бы от бесконечных испытаний, что уготовила им сама жизнь. Ведь таким, как я, не заполнить пустоту в душе ни страстью, ни богатством, ни властью.

И все же было у них то, чему я мог бы позавидовать. Когда люди умирали, их души освобождались. Освобождались от хлопот и забот, от проклятий и наветов. Они становились по–настоящему свободными. Покидали бренные тела, чтобы вернуться в долгий круг и получить шанс на перерождение.

Люди с их странными стремлениями были мне теперь чужды. От момента, как я получил свое проклятие, и до сего дня. Пока я не испытал вдруг доселе невиданное чувство, сродни со странной необъяснимой любовью, какое может испытать только глубоко привязанное живое существо к другому живому существу.

Вопреки тому, что миру смертных и миру таких, как я, опасно пересекаться, я все чаще стал наведываться в их каменные селения, еще будучи щенком. Некогда близкие к природе, использовавшие ее ресурсы во благо, люди стали все портить. Их дома теперь были крепче, защищеннее, но земли вокруг осквернены, а воды загрязнены. Мне было сложно понять, от чего я испытываю этот первобытный страх. На самом деле, все дело было в запахе. Аромат смерти, неотвратимой гибели витал в городках, его мог почувствовать только житель леса.

Кто знает, чей воротник мог бы украсить мой молодой мягкий мех, если бы не девушка, что вытащила меня из западни. Подобравшись опасно близко, я угодил в лисий капкан. Неприятно, конечно, но не смертельно. И все же выбраться было непросто, особенно тогда, когда ты еще не до конца владеешь способностью оборачиваться. Она появилась словно из воздуха. Маленькая, щуплая, со смешным вздернутым носом, она была совсем юной. Осторожно обходя меня кругом с вытянутыми руками, стала подбираться к капкану, протягивая к замку палку. Ей нужно было удостовериться, что дикий зверь, я то есть, не вцеплюсь в нее, потому особенно не торопилась. Она вся покраснела, пока с усилием давила на хитрый механизм, разжимая тиски. Как только я почувствовал, что свободен, тут же рванул в ближайшие кусты, опасаясь, что на ее натужные вздохи кто–то придет. Остановился, лишь отойдя на приличное расстояние, понял, что за мной никто не гонится и решился обернуться. А девушка, присев на холодную землю, смотрела мне вслед.

Я убежал от нее, но вернулся на следующий день, нашел ее дом по запаху, затаился и стал ждать. Сам не знаю, чего именно, но мне так захотелось увидеть ее вновь, почувствовать ее доброту. Она оказалась еще и весьма сообразительной. Когда, не дождавшись ее, ушел, она смогла обнаружить следы моих лап и стала оставлять в стороне от дома кости. С тех пор я часто приходил к ней, а она всегда меня кормила, даже в самые худые и голодные времена, что настигали ее семью, она не оставляла меня без угощения. И я не столько был голоден, я просто от чего–то хотел держаться ближе к ней.

Я так и не решился показать, кто я на самом деле. Она видела ручного волчонка, я не стал переубеждать в обратном. Она испугалась бы. Люди всегда боялись мне подобных.

Через несколько месяцев после нашей встречи ее жизнь забрала болезнь. Тогда я впервые познал скорбь и боль утраты.

II

Если я и сталкивался со смертью, то это было очень давно, словно в прошлой жизни. Я был еще очень молодым волком, и эти человеческие переживания внутри меня, пугали. Я ушел прочь из городка, сбежал так далеко, все бежал и бежал, пока силы не покинули меня. Я не мог поверить, что ее больше нет. Что меня более не коснется ее ласковая рука, а я не смогу приникнуть к теплу ее души. К теплу, что согревало мое окоченевшее в звериной природе сердце. Для меня стало настоящим потрясением, как быстро и легко умирают люди. Ведь жизнь они переносили всегда намного тяжелее.

Я все бродил и бродил, даже не ища приюта. Меня вело безумие, которое все больше захватывало разум. Но однажды, почуяв родной запах, я осознал то, за что цеплялся среди сливающихся в один, похожих друг на друга, дней. И это осознание обрушилось на меня, как поваленное дерево: душа, что горела, что пахла медом и цветочным лугом, обрела новый дом.

Она выглядела почти так же, как и в нашу последнюю встречу, но теперь оказалась значительно старше, носила одежду гораздо богаче, чем в прошлой жизни. Несмотря на то, что она казалась другой, ее взгляд оставался прежним. В зеленых глазах плескалось спокойствие и тепло.

Когда она посмотрела на меня, дикого волка, что неотрывно наблюдал, как она собирает цветы, то слегка улыбнулась. Не отшатнулась, не бросилась прочь, а улыбнулась, будто тоже ждала и искала этой встречи. Но она не узнала меня, ведь в этом перерождении не был ей знаком, просто я ей понравился. Теперь я уже тоже не был щенком, а был в самом расцвете. И осмелился подобраться ближе. Просто лег неподалеку, уложив голову на лапы, пока девушка старательно плела венок сначала для себя, потом для меня. Она рассказывала мне о своей жизни, жаловалась на родителей, что наметили ей в мужья неприятного взрослого человека, которого она не любила. Но даже это она говорила со смирением, с принятием, какое может демонстрировать только глубоко уверенная в благих намерениях родных душа.