Сладкий яд

Сладкий яд

1

Ностальгия? Куда-то все делось... Уже не понимаешь, когда читаешь, а когда смотришь на голубей. Но, если ты считаешь, что всё это -- сон, ты до смерти похож на меня. Ты, как и я, помнишь лучшие дни в Праге... По ночам идешь в ближайший бар, делаешь большой глоток абсента и думаешь, думаешь. И наконец -- упс! Это оказался не сон. Это действительно случилось с тобой. Тогда ты, конечно, не понимал, насколько это ужасно. А теперь ты знаешь. Я знаю. Потому что я не смогу этого забыть. Никогда. Поэтому хватит возиться с проросшими перьями.
Забудь обо всем этом. Живи и пой дальше. Мы теперь будем общаться так часто, словно ничего и не было. Постоянно. Но по чуть-чуть. Иногда. Если захочешь... К тому же, смерть -- это иногда другая реальность, верно? Ты на это и намекаешь. О чем бы я еще могла думать? Все уже ясно. Три года назад, кажется, да? Как молоды мы были! Но не спрашивай, сколько нам теперь. Всё кончено. Теперь тебе не понять меня... Смотри, кругом молодёжь... Господи, ведь это было совсем недавно, ах нет. Да, люди никак не могут жить долго. Прости, я лучше помолчу. Не надо больше вспоминать об этом.
-- Лучший в городе яд, млада дама, -- прошептал некто в маске Кафки, склонившись надо мной. Видимо, он почти не пьян, если может прийти на чей-то смех. -- Как печально видеть, до чего может дойти такой цвет, как вы...
-- Пошел прочь, дурак! -- игриво сказала я.
-- Не дурак, красава, а джокер...
-- Да всё равно!
-- Я, может, хотел спросить... Как вас называть -- Ксю, Кся?
-- Откуда вы знаете моё имя? Вы что, следите за мной? Или бессмертный?
-- Просто вы сделали такое лицо, что я вспомнил ваше имя...

Мир, из которого нет выхода. Мир памяти, который становится кошмаром и странным наркотиком, забывается — забываешь его уже, потому что хочешь забыть. И однажды ты говоришь: oh shit… и падаешь назад в ночь. Потому что иного выхода не бывает. Ни у кого и никогда... Никогда...
О да, я добрая, злая, ещё какая? Только на самом деле мой план не имеет к тебе ни малейшего отношения. Так как он не для тебя. Он — для меня. Для того, кто всё чаще прячется в твоём подсознании. Но кого ты не в силах найти... Этого требует интрига. Или, вернее… Не знаю… Наверное, так должно выглядеть в жизни — когда злодей, «спасаясь», шепчет тебе на ухо, придумывая козни в темноте. Представляешь? И ты опять веришь ему. Ничего нового… А потом ты уплываешь в то, чего он ждал столько лет.
Но, в конце концов, и ты будешь смеяться надо мной, когда я буду корчиться на полу, захлёбываясь от мстительного хохота. Не пытайся понять меня... Тебе просто страшно. Я знаю это и наслаждаюсь твоей физической болью… Да, да… Тебе страшно… Но все мы боимся до тех пор, пока не поймём, на что способна тьма. Иначе мы — не существа, а прах… Погасшая спичка, тлеющая в пепле.
Что ж, добро пожаловать в мой мир — мир, наполненный ужасом и безумием. В мир болезней, боли и смерти… Ты вряд ли когда-нибудь задумывался над тем, что за всем этим стоит. Возможно, я сумею убедить тебя в том, насколько чудовищен этот мир. Хотя при этом ты вряд сможешь понять, почему он чудовищен. Как и любой из живущих вокруг.
А вот люди, приходящие сюда, хотя бы пытаются что-то сделать, пытаются преодолеть эту тьму, пусть даже их усилия сводятся к необходимости просто сидеть за своим столом, медленно сжимая и разжимая кулаки… На секунду ты почувствуешь, каково это, но тебя никто не поймет... и не услышит. Потому что даже между собой люди не могут найти общего языка — лишь один из них ясно видит причину происходящего, остальные лишь делают вид, будто видят ее.
Для них мир вокруг — просто темный и страшный лабиринт, по которому они обречены идти всю жизнь. Они ведь сами его выбрали — никто их не заставлял. И они точно не будут в нем счастливы. Да и ни к чему им счастье. Просто не знают, как им с ним быть... Они идут по дороге, ведущей в никуда — а ты мог бы в один миг стать одним из нас. Если бы захотел...
Из-за острых ощущений, которые испытываешь, проходя мимо пропасти, иногда чуть не скатываешься в нее сама... Так невысказанное желание было Бы услышано и принято. Сделка была бы заключена... Страшное исчезло бы, жуткое будущее перестало бы существовать, и за всё время наваждения, когда каждый раз кому-то казалось, будто его душа падает в ад, никто из окружающих ни разу не произнес бы ни слова. Никто из них и не знал, что такое ад – разве что помнил из каких-нибудь книг, да и то не всегда.
Или это ты, бес мании, спустился со своих холодных высот, чтобы вылить на эти язвительные страницы очередной безумнейший план? Это ведь вполне в твоем духе… Но что ты делаешь здесь, среди живых, вдали от своего великолепного синего неба. Кто ты на этот раз? Что за желчь тебя наполняет? Нет ответа...

В Гавличковых садах гуляют мужчины с маленькими девочками, перебегают дорогу черные кошки, как будто оставленные для роли зловещего театрального реквизита, а тем временем в нескольких метрах за ними проходит самая настоящая свадьба в бирюзовых церковных одеждах. Я хотела выяснить, существует ли какая-то особая церемония, отличающая эту свадьбу от обычной, но мне сказали, что вряд ли. Но вполне возможно, пояснила мне Эва, провести здесь особый древний обряд, иначе во все остальные дни ни один священник не станет приходить в парк от нечего делать.
Мужчины всегда приходят сюда с женщинами и детьми… Кормят детей трдельниками и милуются с мамами. Да вот только я не мать, и никогда ею не была. А по имени меня не надо звать -- у меня нет имени. И вот что еще... Матери потом уходят, а я остаюсь с ними. Такова моя судьба -- варить кофе, а судьба Эвы -- печь сдобные изделия на вертеле из металла. Она вообще считает, что надо не столько любить мужа, сколько готовить ему еду. Эта так называемая любовь -- мука! Но кто теперь спрашивает кого-то еще? Здесь делают что угодно и когда угодно, никаких условностей… Ну как, нравится капучино?
Вот и мужчины делают с девочками что хотят. Однако Лолита, помнится, требовала от Гумберта не только есть, но и любить ее. Этот урок был чуть сложнее. Впрочем, это не так уж и важно. Не все мужчины любили своих падчериц по-настоящему... Но я знала таких наперечет. Была одна амазонка, взбалмошная полька, чьего имени не следовало вслух произносить, потому что из-за откровенных сношений с кавалером она получила прозвище "дикая кошечка" и... так и не вышла замуж за него. "Смертельный укус" -- таков был ему заключительный урок. Но расплата ее миновала.
Всех этих любителей малолеток следовало проучить. Но... Где еще мне их проучать? Вот она -- моя школа. И мой приговор... Женщина, которая за проступки возместит. И никто не узнает. А то... куда ты денешься? Мало того что тебя сбросят с балкона, тебя еще могут зажарить или сварить. Нет уж. Я заслужила, хватит играть в кошки-мышки... за удовольствие надо платить. Вот так вот. Выбор сделан... Вы сегодня без дочки? Ах, вот она! Как же я не заметила! Как обычно, с подсластителем? Сегодня я не отравлю вас... Вы рады? Но в следующий раз не совершайте ошибки.