Sleep in heavenly peace

Часть 1

- Мистер Картер, прошу прощения, но мистер Блэквуд всё ещё на линии. Мне попросить его перезвонить?

Голос Анны, раздавшийся из динамика, вернул меня в этот мир. 
Я непонимающе уставился на мигающую оранжевую кнопку, пытаясь вспомнить, кто такой этот Блэквуд и что ему от меня нужно. 
- Блэквуд – это… - неуверенно протянул я. 
Анна профессионально быстро и без вопросов отреагировала на моё затруднение с идентификацией звонящего.
- «Блэквуд и Кричман», новый терминал на Восточном побережье.
Чёрт, я ждал этого звонка целый месяц, а теперь с трудом вспоминаю название фирмы, занимающейся поддержкой одного из самых прибыльных контрактов в истории нашей фирмы. Всему виной невероятная информация, которая только что на меня обрушилась. 
Я потёр виски и крепко зажмурился, пытаясь прогнать мысли и образы, не связанные с работой. «Роберт, твою мать, соберись!» До визита Престона ещё несколько часов, и провести это время в бездумных мечтах - непозволительная роскошь. 
Голова гудела, от возбуждения дрожали руки, но я всё-таки попытался сосредоточиться на предстоящем деловом разговоре.
 - Соединяйте, Анна, - вздохнул я, и уже через секунду погрузился в хорошо знакомый мир цифр и юридических терминов.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~

Этот мир, основанный на точно выверенных определениях, просчитанный до последней мелочи, был моей жизнью. Мир, не терпящий сослагательного наклонения. Мир, в котором даже вероятность имела математическое значение. С того самого дня, когда отец впервые привёл меня, пятилетнего, в свой кабинет на верхнем этаже здания, стоящего в самом сердце делового центра Сиэтла, другой жизни я не знал. Не было других целей, кроме как однажды достойно занять его кресло, сменив на посту главы строительной фирмы, основанной ещё моим дедом. В этом мире не было ничего, что мне не удалось бы просчитать: всё, вплоть до человеческих эмоций имело цену, и я платил её не задумываясь, не размениваясь по мелочам.
И только раз я усомнился в правильности постулатов, что составляли основу моей жизни. Столкнувшись с событием, которое не смог предугадать, не пытался даже предвидеть, поначалу я растерялся. Нечто неподвластное пониманию ворвалось в мою жизнь разрушительным торнадо, и вот уже несколько лет как я пытаюсь вернуться назад, к спасительному спокойствию размеренного существования. И все эти несколько лет у меня ничего не получается. И нет ни единой возможности снова достичь его, снова сложить свою жизнь; снова «сложиться».
Нет ни единого шанса сопротивляться: убеждённость, что без этого воспоминания меня не будет, росла с каждым прожитым днём. И если раньше я говорил себе, что дальше будет легче, всё забудется, станет не больше чем неясной картинкой из давнего сна, то сейчас, когда это уже происходит, я страшно боюсь, что действительно начинаю забывать.
Я не хочу забывать того, что случилось, но я уже не был уверен, что это случалось. Я не хочу забывать, но я не нашёл ни единого следа её существования.
И, тем не менее, она была. Она есть. И она будет, пока я её помню. 
Лили. Моя Лили… Яркой кометой пролетевшая по жизни и исчезнувшая так же внезапно, как и появилась. 
Моя единственная.
Моя любовь.
Моя единственная любовь!

Я пытался найти тех двоих, о которых она говорила, но в «Сиэтл Кроникалз» не было фотокорреспондента по имени Брэндон Маккормик. И я почти не удивился, когда на просьбу соединить меня с лейтенантом Свенсоном, в полицейском управлении Сан-Франциско ответили, что никогда не слышали о таком. 
Я провел целый месяц, кружа по окрестностям дороги, ведущей из Секима в Порт-Анджелес и вызывая у местных жителей подозрение своими расспросами. Разумеется, первым делом я посетил офис местной полиции, разумно полагая, что именно здесь найду интересующую меня информацию. Но, и там, и в мэрии, и в службе социального страхования  мне сообщали одно: Лилиан Андерсон никогда не проживала ни в Секиме, ни в его пригородах, ни на всей территории, прилегающей к Олимпийским горам. Я пытался зайти с другой стороны, разыскивал её бабушку - Абигейл Андерсон, по наследству от которой Лили достался дом. Никаких данных о ней так же не было. По словам Лили, бабушка Аби никогда в жизни не выезжала дальше округа Клэллам, родившись и умерев в Секиме. В городских архивах и эту информацию не подтвердили. 
Тогда я решил, что Лили нарочно ввела меня в заблуждение, по какой-то причине не захотев говорить правду о себе, выдумав события и имена. Может, она и не была Лилиан – Лили, но это имя ей шло – длинноволосой изящной красавице с глазами орехового цвета. Она могла быть только Лили – девушкой, с именем, переливающимся как прозрачный лесной ручей на солнце. Такой же прозрачной была её и кожа, светящаяся изнутри. Солнечного цвета волосы шелковой занавесью падали на нас, когда её лицо склонялось надо мной в поцелуе… 
Она была Лили, - лилией, лесной нимфой. Моей лесной нимфой, не захотевшей мне принадлежать. 
Может, её рассказы о предыдущих мужчинах были предупреждением? Может, в душе Лили знала, что и я уйду, как ушли они. Может, именно поэтому, наученная, обожженная двумя предательствами, со мной она не захотела полностью раскрыться. Я нисколько её не винил в этом, хотя бы потому, что, когда Лили была со мной, я ей верил. Тогда мне было достаточно её. Точно так же, как недостаёт сейчас. И хотя я уже почти убедился, что всё было обманом, я не сожалею ни об одной минуте, проведённой с ней, ни об одном сказанном слове. Сожаление только в одном – что я не был для Лили первым. 
И дело даже не в том, что я не стал для неё первым мужчиной, хотя, видит бог, если бы я мог вернуть время вспять, то бы всё отдал за это! Я сожалею, что, встретившись со мной, она уже испытала разочарование, подспудно ожидая от меня того, что и я когда-нибудь её обижу. И неужели я мог её винить в этом? Ведь, чёрт бы побрал всё на свете, Лили оказалась права: как бы я ни хотел этого, как бы ни мечтал снова найти её, обнять, любить, лелеять, ласкать - господи, девочка моя, как бы я этого хотел! - но я всё-таки ушел. 
- Стоит тебе выйти за порог, как ты уже не сможешь вернуться. Прошу тебя, Роберт, останься! Никогда не уходи. Я не переживу этого. 
Она плакала в моих объятьях в нашу первую и последнюю ночь. Я целовал её мокрые ресницы и говорил, что всё будет хорошо, что она должна верить мне. Я говорил, что я люблю её и никогда не смогу уйти.
Но я ушёл. 
Вернее, меня заставили уйти.
Что-то или кто-то, однажды приведший меня к ней, так же неожиданно её от меня и забрал.