Слёзы князя слаще сахара

Глава первая

Мороз ударил резко, как всегда. Но, как и всегда, все стужи Зимогории не могли сравниться с холодом в моём сердце.

Слишком долго я мёрзла от одиночества.

Единственными крохами тепла, которые я знала, были огонь в печи и мягкие шёрстки козлят. Я старалась искать радость в простых и милых вещах, в рукоделии и красоте природы. Иногда мне это удавалось. Но всё чаще я грезила, что однажды кто-то вдруг придёт и заберёт меня…

Напрасно я о таком мечтала.

Может, так я и накликала беду. Но с каждым днём мне всё больнее было сознавать, что сёстры никогда не примут меня в свой круг. Их взгляды, полные безразличия, были для меня тяжелее любой, даже самой трудной работы.

С годами становилось только хуже. Со мной заговаривали только чтобы дать задачу. А сами задачи всё чаще выбирали нарочно с тем расчётом, чтобы я не справилась. Вот и сегодня вместо обычной воды из колодца потребовали натаскать другой, из дальнего озера. Сёстры знали, что я не успею несколько раз добежать туда и обратно. И на особый вечер опоздаю.

Только раз в году монастырь открывался для прихожан. В остальное время жители окрестных деревень могли лишь оставить свои просьбы и пожертвования у входа. И вот сегодня их наконец пригласили пройти за ворота. На обряд, на редкое таинство. Мне так хотелось тоже поприсутствовать, понаблюдать хотя бы за подготовкой.

Я опустила ведро, и то глухо ударилось о тонкую корку льда. Сперва не хотело уходить на глубину, однако, как только глотнуло чёрной воды, ухнуло так, что чуть было не утянуло меня за собой. Не без усилия я вытащила его. Взялась за второе.

Пока руки были заняты, мысли снова и снова возвращались к обряду. Я бросила пустое ведро болтаться на поверхности озера и вытащила из-под одежды нательный крестик. Сжала его в пальцах и спросила у Великой Матери: как мне поступить? Осмелиться ли отложить работу и бежать, чтобы взглянуть на вечер хоть краешком глаза?

Если да, то мне нужен был знак. Хоть какой, пусть даже самый маленький. Я зажмурилась и горячо поцеловала подвеску, затем снова спрятала. Замерла, затаила дыхание.

Увы, знака мне не дали. Не вспорхнула с голой ветки и не закричала длиннохвостая сорока. Резкий порыв ветра не свалил на меня снежную шапку с дерева. Лес остался молчаливым и безучастным.

Я вздохнула и зачерпнула воды, а когда вытащила ведро, то заметила что-то светлое, плавающее в нём. Уже хотела выбросить, решив, что это сор, но вдруг разглядела слегка завядший цветок. В такую-то пору? Теперь цветов было уже не встретить.

Его лепестки казались столь хрупкими, что было страшно до них дотронуться. Сердце сладко заныло в груди. Наклонившись к воде, я поискала другие цветы, но больше не нашла ни одного. Этот явно был особенным.

Может, это и был мой знак?.. Я поднялась с колен и схватилась за вёдра.

Когда я добралась до церкви, уже стемнело. Я не осмелилась выйти вперёд и притаилась за старой берёзой.

Обряд вот-вот должен был начаться: деревенские уже собрались во дворе, и храм, пропитанный годами молитв и свечной копотью, готовился распахнуть свои двери.

Другие девушки толпились у крыльца, заметно волнуясь. Этим вечером одной из послушниц предстояло стать настоящей монахиней. Я тоже была послушницей, но…

— Зачем пришла? Твоя очередь никогда не настанет.

Я вздрогнула и только тогда заметила рядом двух закадычных подружек, сестёр Аетию и Симеону. Они подошли незаметно и застали меня врасплох. Возможно, предвидели, что я осмелюсь прийти, и искали нарочно.

Любимицы монастыря, сегодня они стали соперницами. Выбрать, скорее всего, должны были одну из них. Из-за этого обе явно нервничали и потому даже между собой держались отстранённо.

— Обеих вас тоже выбрать не смогут, — тихо ответила я, скользя взором по обрамляющей землю обители тёмной полоске леса. Я уже пожалела, что пришла, и отчаянно хотела убраться куда-нибудь подальше.

— Даже если не сегодня, значит, в следующий раз, — заявила Симеона. — А ты всегда будешь прятаться в своей келье и тихо плакать.

Она словно прочла мои мысли, и это больно кольнуло меня.

— И поправь уже, наконец, свой платок, — скривилась Аетия. — Опять твои космы русые торчат.

Она дёрнула меня за выбившуюся прядь у лица.

Ох. Наверно, пока я бежала, узел платка ослаб, а коса растрепалась. Я торопливо завела непослушные волосы за уши и поправила ткань, чувствуя себя неловко, словно выставленная напоказ.

— Бесполезные старания. — Симеона возвела к небу надменный взгляд. — Всё равно у неё весь подрясник грязный. То пыль, то щепки, то сено, то козья шерсть. Что нам теперь, её ещё и отряхивать?

Мои щёки запылали от стыда. Сёстры всегда смотрелись образцово в своих простых, но чистеньких подрясниках. Если бы я только и делала, что молилась и пела в хоре, мой выглядел бы точно так же…

Резкий звон колокола ударил по ушам. Двери храма распахнулись, и на чёрное от времени крыльцо вышла игуменья, наша матушка-настоятельница.

Матушка… Только в шутку я могла назвать таким ласковым словом эту женщину. Но больше мне всё равно назвать так было некого. Никто из нас, даже Симеона и Аетия, не знал родных матерей. У ворот монастыря часто оставляли ненужных детей. Конечно же, девочек. Так что монастырь Святых Яслей стал нашей общей колыбелью.