Я встретил его однажды ночью, возвращаясь домой пешком после ужина в компании друзей. Плотная еда и вино, разливавшиеся по телу приятным теплом, побуждали меня растянуть прогулку. Было уже довольно поздно - колокол на церкви Святой Троицы пробил час ночи, - но я нисколько не торопился, размышляя о законченной картине и наслаждаясь свежим, влажным после недавнего дождя, воздухом.
Проходя по пустынному бульвару, я заметил человека, который стоял, прислонившись к фонарному столбу. Скрестив руки на груди и подавшись вперед, он изучал тротуар у себя под ногами с таким вниманием, что я невольно опустил глаза, ища что вызвало подобный интерес. Ничего не обнаружив, я снова взглянул на мужчину.
Своей массивной, крепкой фигурой он походил на какого-то мифического гиганта. Впрочем, выдающимся был не только рост – пышная шапка золотисто-каштановых кудрей впечатляла не меньше. В ярком свете фонаря они сияли, словно начищенная медь на солнце, напоминая гриву льва. Моё эстетическое чувство художника было задето.
Я испытал любопытство: кто этот человек? Почему стоит здесь ночью, совсем один? Словно услышав меня, он глубоко вздохнул и поднял голову. Наши взгляды пересеклись, и я вздрогнул: столько простодушного недоумения и почти детской обиды было в голубых глазах большого и сильного мужчины. Движимый сочувствием, я подошёл и спросил:
- С вами всё хорошо? Я могу чем-нибудь помочь?
Он молча, с отсутствующим видом, отрицательно покачал головой. Некоторое время я стоял рядом, но, погружённый в свои невеселые мысли, великан даже не замечал моего присутствия. Приличия - точнее, вежливое безразличие, возведённое обществом в Правило, - побуждали меня, ни о чём больше не расспрашивая, продолжить прогулку - оставить этого совершенно незнакомого мне человека наедине с его проблемами: отстраниться, притвориться, будто не заметил его расстройства, тем более, что он не сделал ни малейшей попытки меня задержать.
Однако что-то не позволило просто повернуться и уйти. Возможно, достоинство, с которым незнакомец выпрямился, - достоинство, исполненное независимости и благородства, говорившее о том, что его обладатель не просит ничьей помощи и не приемлет жалости. А может, едва слышный вздох, лишь подтвердивший мою догадку: мужчина страдал. Но сильнее всего меня зацепила боль и растерянность во взгляде – растревоженном, беспомощном, как у потерявшегося ребенка или собаки, которую бросил хозяин. Я неловко потоптался, не зная как начать разговор.
- Холодает, - моё замечание вряд ли услышали. Поёжившись от сырости, я отбросил сомнения в разумности своего поступка и предложил: - Если вам негде переночевать, можете остановиться у меня.
Вынырнув из своих мыслей, гигант хрипло пробормотал:
- Нет-нет, мне есть куда идти... благодарю вас.
Несмотря на отказ, я всё не решался уйти, опасаясь оставить его одного. Заметив это, незнакомец грустно улыбнулся:
- Не беспокойтесь обо мне, я в порядке. Утром я уеду домой, в Норвегию, и... - его голос прервался, но, сжав кулаки, мужчина с вызовом закончил: - И больше никогда не вспомню о ней! Никогда не вспомню о ней, - прошептал он внезапно севшим голосом с такой щемящей тоской, что моё сердце дрогнуло от жалости.
- Ваша возлюбленная?..
Мужчина резко отвернулся, но я успел заметить блеснувшие слезы. После короткого колебания он с горечью произнёс:
- Сегодня утром Синтия Беренис Моэль связала себя священными узами с графом Альваро.
Теперь мне всё стало ясно. Девушка была единственной наследницей человека, сколотившего баснословное состояние на спекуляциях. Необычайно выгодная партия, она привлекала к себе множество амбициозных аферистов и светских мотов, желавших с помощью женитьбы поправить свои дела и обрести безбедное существование. Фотографиями с её свадьбы пестрели все газеты.
"Должно быть, он встретил Синтию на одном из благотворительных вечеров, которые она часто посещает, и влюбился, пленённый её хорошеньким личиком и весёлым, беззаботным нравом, - решил я и тут же мысленно поправился: - Или бездонным кошельком её папаши." Мне вдруг захотелось узнать, о чём он больше сожалеет: о потерянной невесте или потерянных деньгах, поэтому я осторожно обронил:
- Я немного знаком с мисс Моэль – очень приятная молодая леди...
По тому, как зажглись глаза мужчины, я понял, что избрал верную тему.
- Она самая очаровательная девушка на свете! - громко и горячо воскликнул мой собеседник. Могучий бас эхом разнесся по спящей улице.
Я с готовностью согласился, похвалив приветливость и ласковый нрав девушки, её сострадательное и щедрое сердце. После этого мне оставалось только слушать. Достоинствам мисс Моэль воздали должное с пылом и щемящей нежностью; каждое слово о ней было проникнуто любовью и гордостью. Не оставалось сомнений: мужчина был по-настоящему влюблен. Он любил Синтию не за состояние отца, а за неё саму, и я посочувствовал ему от всей души.
Страстный панегирик иссяк; мы надолго замолкли: я размышлял над тем, как, должно быть, больно, когда любимая предпочитает другого, а он, без сомнения, думал о ней.
- Как же получилось, что мисс Моэль не ответила на ваши чувства? - тихо спросил я, прерывая, наконец, затянувшееся молчание.
Мужчина ответил через силу, с вымученным спокойствием:
- Она полюбила его.
- А он её? - уточнил я с искренним волнением: эта история любви вызвала во мне неподдельное участие.
Рыжеволосый викинг промолчал – лишь взглянул на меня глазами, в которых светились душевное страдание и страх за любимую.
Смущённый и опечаленный, я постарался вспомнить всё, что когда-либо слышал о графе Альваро. О нём отзывались как о прекрасно воспитанном человеке, с первой минуты общения располагавшем к себе. Любимец женщин и баловень Фортуны, он славился хладнокровием и умением оборачивать себе на пользу любые обстоятельства. Кроме того, граф был заядлым игроком и любителем лошадей.
#20678 в Проза
#20678 в Современная проза
#6622 в Разное
#6622 в Неформат
Отредактировано: 09.06.2018