Слуга

Слуга

            Никто не знает столько тайн, сколько слуги! Они – привычные ко всему, незаметные для своих господ, становятся свидетелями самых страшных и опасных секретов того дома, которому принадлежат. Умный слуга не станет выдавать тайн, открывшихся ему, он предпочтёт использовать их для личных целей, чтобы в нужный момент просто аккуратным намеком напомнить что-нибудь  и получить нужное.

            А глупый слуга выдаст сразу, погонится за минутной наживой.

            Но и господа бывают разными. Некоторые не ценят своих слуг, относятся как к мебели, а другие, хоть и смотрят как на мебель, а все-таки…опасаются, помнят, где есть власть еще и бесконтрольная.

            Эжон считал себя умным человеком. Его господин – граф Маолас тоже полагал о себе именно так. Именно по этой причине между графом и слугой царили полное взаимопонимание и мир.

***

            Эжон попал в дом Маолас ещё мальчишкой, пригретый внезапным приступом добродетели графини. Он был примерно одного возраста с её сыном и, видимо, напомнил ей о нём.

            На тот момент ещё виконт – Дору Маолас, ещё не был так изнежен и испорчен двором и свободой, он держался очень вежливо и тихо со всеми, не успев ещё познать вседозволенности и цинизма, именно по этой причине Дору отнесся к Эжону с почтительностью, словно тот был не слугою, а гостем. И это навсегда осталось в памяти Эжона, и с годами, хоть и сменилось его положение весьма значительно, все-таки, осталось в его памяти тепло. И возросла преданность. А про прежнюю жизнь Эжон захотел забыть и сумел это сделать.

            Но дружбы не вышло. Скончался граф-отец и виконт Дору Маолас стал внезапно главой дома, и пусть это было всего лишь номинально, и заправляла всем его мать, бунтарский дух запульсировал в крови её сына и она стремительно теряла над ним контроль.

            Он свёл знакомство с несколькими юношами знатных семей и стал зачинщиком многих каверзов, скандалов и стычек. Упражняясь в остроумии, быстро поднимался Дору в придворном мире, и мать, пытавшаяся ещё как-то удержать своего сына от трагических нелепостей, о которых знала побольше, чем он, оказалась совсем не в чести.

-Твоя жизнь скучна, дорогая мама, - заявил ей как-то Дору, - и я не желаю прожить так, как ты. Я хочу праздника и веселья.

-Сын, - мать – прежде легко носившая холодную расчетливую маску вежливости, на этот раз едва сдержалась, - не бывает вечного праздника. Всегда есть ответственность, всегда есть долг. Имя твоего дома – Маолас, и это накладывает…

-Глупости, мама! – почтенный прежде сын перебил впервые ее слова, - Эжон, дай-ка мне вина!

            Эжон оглянулся на графиню с опаской.

-Ну? – поторопил Дору. – Шевелись, а?

-Эжон, я еще госпожа этого дома…- напомнила графиня. – Сын, не ранний ли час для вина?

-Наливай! – потребовал Дору.

-Не смей! – возразила графиня.

            Впервые Эжон оказался в сложной ситуации. Ему требовалось выбрать между женщиной, воля которой дала ему жизнь, полную возможностей (в сравнении с прежней, забытой им жизни нищего мальчика-бродяжки), и юношей, что отнесся к нему с теплом, и должен был возглавить вскоре этот дом полностью.

-Эжон, вина!

-Не трогайся с места, Эжон, во имя всех матерей!

            Но Эжон был умным человеком. Он посмотрел на графиню, посмотрел на ее сына, тяжело вздохнул и с драматичностью, которую перенимал, наблюдая за Дору, откупорил кувшин и залпом осушил его. Вино оказалось терпким, явно терпким, и больно сжало горло, к тому же – крепкость неприятно обожгла желудок, и Эжону – непривыкшему к вину по собственным принципам, захотелось опустошить желудок.

            Но графиня вдруг нашла в себе силы улыбнуться, а Дору расхохотался. Он был молод, весел и желал праздника, и выходка слуги развеселила его.

            Конфликт был сглажен.

***

            Здоровье графини подрывали споры с сыном, ежедневные стычки по поводу и без. Она желала ему блага и не могла выносить того, как он, по ее мнению, растрачивает свою молодую жизнь и энергию, предпочитая кутить, все больше погружаясь в мир, где богатство и связи значили больше долга и сердца.

            Графиня не могла этого выносить и организм, словно покоряясь её желанию, ослабел, и вскоре она слегла с жаром, и, прометавшись три дня в бреду, отошла.

            Дору не отходил от матери три дня, и Эжон даже успел подумать, что молодой граф образумится и сейчас изменится, сломленный смертью матери. Но Дору поплакал, погоревал пару дней, а затем заявил:

-Мне нужно разогнать тоску. Я уеду на пару дней.

            Видимо, в лице Эжона что-то проскользнуло, да и, похоже, в самом Дору было внимание к тем, кто окружает его много лет, и граф спросил:

-Что тебе не нравится?

-Ваша мать, простите, графиня Маолас, ее светлость, очень переживала за вашу жизнь…

-Вот оно что? – граф усмехнулся. – А скажи мне, Эжон, неужели ты думаешь, что я так глуп, что не могу отличить страхи матери от реальной угрозы? Или, может быть, ты думаешь, что все эти умные скучные общества, навязанные моему долгу, это безопасно? Мои друзья-кутилы, и это факт. Но какое зло мы причиняем? Так, шутим! Мы не плетем интриг, а если и рискуем жизнями, то своими, не отравляя, не отправляя на войну…

            Эжон молчал. Он корил себя за несдержанность, и удивлялся тому, что его господин так вежлив в ответ на дерзость.

-Ладно…- Дору хмыкнул, - ладно, господин-трус, давай заключим договор?

-С вами?

-С вами, - подтвердил Дору и вдруг серьезно сказал. – Если тебе покажется, что я перешел черту, если вдруг покажется, что я заигрался, ты скажешь мне. Скажешь в самых грубых выражениях. Разрешаю даже отвесить мне пощечину. Пойдет?

-Разрешаете? – не поверил Эжон, во все глаза глядя на графа.

-А что такого? Уж если ты заметишь что-то такое, что требует пощечины мне, почему бы и не отвесить ее?