Смерть маленького Анри

Холодно. Очень. Несмотря на то, что все оконные щели не так давно (и с его участием тоже) заделаны; на то, что в небольшой печи ярко и жарко полыхает огонь; на то, что укрыт он как можно тепло. И он знает - это холод изнутри. Особый холод. И жаль только того, что он подводит настоятеля храма, и своего духовника, и учителя. Ведь они надеялись на его помощь... Впалую грудь сотрясает приступ кашля, на глаза наворачиваются слёзы боли. Он подносит руку ко рту, глуша кашель, а когда отнимает её... Он не знает - какое кровотечение в конце концов убьёт его: то, с которым выхаркиваются куски лёгких; или то, что разъедает вместе с желчью желудок - туберкулёз или язва - его давние враги с тех самых пор, как он попадал сюда, будучи ещё совсем юным. Он прикрывает глаза, побелевшие губы шепчут давно привычное: - Да свершится Воля не моя, но твоя.

Раздаются знакомые шаги, он приоткрывает глаза; силится улыбнуться, отвечая на приветствие. Отмечает невольно, что в волосах духовника прибавилось седины. А ведь он помнит ещё огненно-рыжий "хвост", который - по пересудам стариков - так не должен подходить лицу духовного звания. Может, ещё и от этого, а также - за мягкую улыбку глаз из-под очков, за разрешение себе быть чистым сердцем, как дети - наставник не воспринимался всерьёз взрослыми прихожанами. Зато был обожаем ребятнёй, с которой всегда мог... да и может до сих пор - найти общий язык. Только теперь не залезть уже на голубятню, не погонять мяч с ребятами - силы уже не те, возраст... Вот и волосы уже почти седые. А зрение всё такое, не стало хуже; и это хорошо. Молодой человек, лежащий сейчас перед духовником на жёсткой кровати лазарета об этом уже понимает немало.

Вопросов о самочувствии духовник не задаёт. Когда зовут по такому поводу, да ещё в такое место.... Да ещё и с таким состоянием - хорошо для тела быть может разве что чудом. Хорошо ещё - с душой успеют.

- Ты уже готов? - вопрос формальный, но задать его нужно.

- С Божьей помощью. - Сипло шепчет в ответ. Едва заметно склоняет голову - опускает подбородок на грудь - в ответ на знакомые уже слова Обряда. Ещё не так давно сам соборовал и причащал Слепую Мари. Теперь вот... и его очередь. Слова исповеди слышны еле-еле, отцу исповеднику приходится напрягать слух.

Молодой человек видит грусть и лёгкую тревогу в глазах за стёклами очков. Слабо улыбается. - Я не боюсь. Благодаря Вам, отец... - Грудь его содрогается от нового приступа жесточайшего кашля, внутри словно дикие собаки рвут кишки... Наконец он затихает.

- Анри...

Но отцу Полю нет ответа. И уже не будет. Только лёгкая улыбка на губах бывшего приютского мальчишки, вышедшего в священники и успевшего - хотя так мало - послужить Тому, Кто его Призвал и помочь тому, кто его направил, говорит о том, что теперь ему хорошо, спокойно и радостно. А в холодеющих уже пальцах крепко сжаты, чуть потемневшие от времени и повседневного использования, деревянные чётки - подарок духовника.

КОНЕЦ