Смерть в объятиях жизни.

Плен

I часть.
1 глава.

«…Кто понял жизнь, тот понял суть вещей,
Что совершенней жизни только смерть,
Что знать, не удивляясь, пострашней,
Чем что-нибудь не знать и не уметь…»

  
Холодно... Это все, что можно было сказать о том месте, куда меня привели. Всего несколько минут утекли рекой времени в этой комнате, как тело уже успело сломиться под гнетом невидимого врага. Дрожащими, едва послушными пальцами я вцепился в плотный мешок, отрезавший органы чувств от внешнего мира, и поспешил избавиться от удушья пыли и плесени. Несмотря на то, что глаза обрели вновь свободу, окружающая тьма не стала приветливее. Серые стены, избитые временем, держали в плену не только меня – ледяная опустошённость этой комнаты встречалась с редкими лучами вечернего зимнего солнца через крохотное отверстие в стене, назвать которое «окном» было бы грубой ложью. 
- Имя… - дрогнули губы - Я не помню своего имени…
На улице уже смеркалось, свет едва пробивался сквозь маленькое отверстие в стене, но запаха зимы здесь хватало. Мороз, словно войско копейщиков, окружил мое обмякшее тело и не спеша покалывал каждый сантиметр кожи, заставляя дрожать и постукивать зубами.
- Имя… Имя… - не успокаивалось сознание.
Холод беспощадно продолжал наступать, ведя свое войско к победе, а мне даже отступать было некуда. Свернувшись калачиком в самом безветренном углу на обрывке ткани, я надеялся хоть ненадолго отсрочить неизбежную кончину. Пальцы ног отмерзли окончательно – шевельнуть ими было невозможно. С руками ситуация складывалась аналогично, но теплое дыхание позволяло сохранить их подвижность. Я трясся уже не от холода – мучительная боль вонзалась сквозь конечности, отражаясь томным завыванием, желание рыдать мольбой о смерти затмевали сломленную волю, а злоба к собственной беспомощности угасала, уступая место забвению. 
Глаза стали неспешно смыкаться – явный признак начала конца – как что-то выпало из кармана, заполнив помещение кротким звоном. То были наручные часы, еще не успевшие замедлить свой бег. После недолгих поисков к ним добавились патрон от винтовки, потертая фотокарточка и смятый клочок бумаги.
«Отец. Май 1940 года» – гласила надпись на обратной стороне фотографии.
За массивной дверью послышались чьи-то шаги. Звук обуви нарастал с каждой секундой, сердце неистово заколотилось то ли перед страхом неизвестности, то ли в нестерпимой спасительной агонии, а синие, отринувшиеся пальцы суматошно раскладывали находки по своим местам.
Вскоре на пороге показались трое. Их лица были скрыты под масками, а быстрый и уверенный шаг вглубь обледенелой комнаты заставил меня подняться, что не очень обрадовало незваных гостей. В следующее мгновение грудь оказалась между стеной и сапогом одного из неизвестных, чей удар был настолько сильным, что пара ребер, если не сломались, то явно дали трещину. Жадно глотая воздух вперемешку с острой нарастающей болью, я скатился по стене. Оставшиеся двое, что стояли чуть позади, не спеша приблизились, нависли, словно коршуны над добычей, и оперативно сковали любую мою возможность пошевелиться, от чего новая пытка, затмившая недавний мороз, стала невыносимой. 
- Кто вы, черт возьми? Где я? Что тут вообще происходит? – гнев отчаянно пытался превратить слова в крик, но объем легких сильно сократился, из-за чего речь была больше похожа на скрип заржавевшей двери.
Ответа не последовало. Меня продолжали держать, пока третий доставал пустой шприц и освобождал мою руку от одежды.
- Выпустите меня!
Он взял около десяти кубиков крови, затем быстро встал и удалился. Остальные последовали за ним, не забыв при этом закрыть  за собой дверь.
- Проклятье... – чуть слышно шевельнулись губы, онемевшие от усталости и боли. Я чувствовал себя животным. Лишенный когтей и клыков, брошенный в морозильную камеру, обреченный на верную смерть, я продолжал цепляться за ускользающие ниточки жизни, одновременно с тем взращивая смирение с завершением своей истории...
Тяжелые веки сомкнулись, почти бездыханное тело окунулось в безмятежную реку сна, но вспомнив о клочке бумаги в своем кармане, который так и не довелось прочесть из-за неожиданного визита, прощание с реальностью пришлось отложить.
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной. Твой жезл и твой посох – они успокаивают меня».