Смертная казнь

Смертная казнь

- Выставляю время. Насколько отмотать?
- Выставляй утро дня Х.
- Не мало? Обычно два — три дня нужно, чтобы произошло слияние. Не успеет проникнуться…
- Да ведь не в первый раз уже. Хочется до обеда успеть. Мне все это уже оскомину набило.
- Согласен. Значит, утро дня Х.
+++++
Марина открыла глаза оттого, что зазвонил будильник. Нет, «зазвонил» неправильное слово – будильник вопил дурным петушиным голосом так, словно хозяйка петуха пыталась освежевать его заживо. Марина ткнула в большую красную кнопку на экране телефона, заставляя петуха замолчать.
- Да заткнись уже! – она не ожидала от себя такой злости и устыдилась. Надо было вставать, но девушка позволила себе еще немного понежиться в постели, завернулась в одеяло, пытаясь представить, что сегодня выходной и никуда не надо идти, что она сможет выспаться наконец, а потом никуда не торопясь, выпить чашечку кофе и даже позволить себе маленькую дольку шоколада.
 За окном шел дождь. Осенний холодный дождь. Листья на деревьях еще держались, но ясно было, что еще день-другой, и они покроют землю сплошным желто-красным ковром. Алые листья, как капли крови… Марина ощутила, что потихоньку проваливается в сон. Нет, никак нельзя сегодня опаздывать. Да и сурка надо поднимать. Он, конечно, будет только рад возможности прогулять школу, но ведь она ответственная мать и не даст сыну превратиться в двоечника и прогульщика. Ведь ответственная?
Сурок спал, завернувшись с головой в одеяло, но голые тонкие ноги торчали наружу. Марина пощекотала узенькую пятку.
- Вставай, вставай! – пропела она. Каждое утро начиналось с этой песенки, но сегодня Марина неожиданно забыла слова и застыла удивленно – вот, что значит не высыпаться. Не иначе петушиный крик спутал все мысли.
- И песню напевай! – подсказал из-под одеяла сонный голос. – Мам, ну ты что?
Марина дернула плечом, непонятная досада путала мысли, веселость как рукой сняло.
- Давай быстро умываться, я пока тебе бутерброд с колбасой сделаю на завтрак.
Два удивленных серых глаза посмотрели на нее из-под взъерошенной челки.
- С колбасой? Ма-а-м, ты же говорила, что это вредно!
- Да, да! Вредно! Хлопья, конечно, я пошутила.
«Что со мной?» — думала она, наливая в чашку молоко. Желтые лепестки кукурузных хлопьев, покружившись на поверхности, словно осенние листья в воде, медленно опускались на дно: «Рассеянная сегодня…»
Данил плюхнулся на стул, взял ложку и принялся устраивать в чашке мини-апокалипсис, так неистово размешивая молоко ложкой, что возникшая воронка в одно мгновение утащила на дно те кукурузные хлопья, что все еще продолжали героически держаться на поверхности. Марина улыбнулась, взъерошила Данилу волосы. Пятиклассник, а совсем еще малыш.
В ванне, задумавшись, вместо зубной щетки вытащила бритву. Похихикала, покачала головой, удивляясь своей сегодняшней невнимательности. Посмотрела в зеркало, нахмурила тонкие брови, рассматривая свое отражение. Да, вид усталый, прямо скажем. И прическу пора освежить. Она провела ладонью по тонким светлым волосам, которые отросли ниже плеч. И вот что с ними делать — в хвост собрать или так и идти сегодня с распущенными?
Марина взяла в руки контейнер, в котором хранила линзы, аккуратно подцепила одну указательным пальцем, наклонилась к зеркалу, примериваясь, надеясь, что получится надеть ее с первого раза, и вздрогнула, увидев отражение своих глаз. Карие? Что? Марина заморгала, свободной рукой потерла веки, когда снова посмотрела в зеркало, то цвет глаз был уже серым, таким, как обычно.
Марина твердо решила не обращать больше внимания на странности, иначе она совершенно точно опоздает на работу. Начальство такие объяснения, как померещилось это и почудилось то, посчитает абсурдными. А время отказывалось замедлять свой ход, и если они не выбегут из дома в ближайшие пять минут, то можно уже никуда и не торопиться.
Девушка металась по квартире, хватая то брюки (молнию надо починить), то юбку (погладить не мешало бы), и остановила свой выбор на платье – синем платье из кашемира, в нем уютно и тепло в такую промозглую погоду, как сегодня. Тоскливо посмотрела на косметичку – накраситься времени уже не было, кинула в сумочку тушь – на работе, если найдется свободная минутка, подкрасит ресницы.
Данил, пользуясь моментом, смотрел ерунду – даже не мультфильмы, а новости – включил телевизор, да так и завис. Марина сначала не обратила внимания на то, что он смотрит, но расчесывая волосы, прислушалась:
- …Очередная жертва, молодая женщина, была найдена убитой в городском парке. По словам следствия, предполагаемый убийца – тот же человек, что совершил в прошлом месяце нападение на девушку в северо-западном районе города...
- Ну, что ты смотришь! – Марина щелкнула пультом, переключая каналы, на мгновение успев увидеть черно-белую фотографию симпатичной девушки с длинными светлыми волосами. Настроение стало еще хуже, чем было до этого. За окном лил нескончаемый осенний дождь…
Разошлись у дверей подъезда – Данил, накинув капюшон, зашагал направо, в школу. Марина, подняв воротник плаща, раскрыв над головой зонт – алый зонт, единственное яркое пятно во всей этой реальности, слившейся в единое смазанное серое пятно, поспешила на остановку маршрутных такси.
- После школы иди к бабушке, — крикнула она сыну. – Я сегодня поздно буду!
Он, не оборачиваясь, поднял руку.
- Я люблю тебя, — крикнула Марина. Ей показалось, что крикнула, на самом деле произнесла чуть слышно. Он бы не обернулся и даже, напротив, ускорил шаг – слишком взрослый для этих нежностей.
Остановка, где она каждый день садилась в маршрутку, была конечной. В такие дни, как сегодня, когда Марина опаздывала, и основной поток людей, спешащих на работу, уже успел схлынуть, бывало так, что какое-то время девушка ехала совсем одна в салоне. Вот и сейчас она передала деньги за проезд, села к окну, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Смотрела на дорогу, хотя почти ничего не получалось разглядеть сквозь потеки воды на стекле, и думала о том, что день сегодня удивительно странный. Только не могла понять, в чем именно заключается странность. Погрузилась в размышления и потому, случайно подняв глаза на зеркало заднего вида, вздрогнула от неожиданности. Она была не одна в салоне, как ей показалось – в зеркале отражался еще один пассажир – мужчина в темной, наглухо застегнутой куртке и в широкополой шляпе, надвинутой на самые глаза, так что черты лица было не рассмотреть. Вздрогнула и тут же отругала себя – такой же пассажир, как она, едет по своим делам. На следующем перекрестке в маршрутку сели другие люди, и Марина почти сразу забыла о странном попутчике.
Она надеялась, что рабочий размеренный график успокоит ее, но привычные действия не принесли умиротворения. Марина заполняла договора, относила документы на подпись, распечатывала, подшивала в папки, и чувствовала, что с каждой минутой, с каждым часом в груди разрастается необъяснимая тревога. Хотя внешне ничто не выдавало в ней волнения – она общалась с коллегами, улыбалась клиентам, пила чай в комнате отдыха. Только лишь зеркала старалась обходить стороной – сегодня они пугали ее.
День обещал быть долгим – нужно было срочно доделать важный отчет. И Марина знала, что раньше восьми уйти с работы не получится. Знала, и даже Данила предупредила, что сегодня он останется ночевать у бабушки, и все же, пока за окном было еще светло, ее так и подмывало бросить всё, все дела, все незавершенные отчеты, гори они синим пламенем, схватить сумочку и бежать домой. Но постепенно свет за окнами выцветал, серел, снова хлынул дождь, и в душе закаменело, окрепло чувство безнадежности и чего-то свершившегося, неотвратимого.
«Это просто осень», — убеждала она себя. Пальцы стучали по клавиатуре, словно вторили ритму дождя. «Погода навевает мрачные мысли…»
Вышла из офиса самой последней, когда уже охранник, обходя помещения, обнаружил ее ссутулившуюся за компьютером и присвистнул от удивления.
- Дочка, ты почему домой не идешь? Ну-ка, давай, давай, ноги в руки и вприпрыжку домой!
Марина оглянулась, как загнанный зверек. Медленно-медленно стала собираться: дождалась, пока выключиться монитор, тщательно застегнула плащ. Охранник, пожилой, усталый дядька с седыми усами, так и стоял рядом, подпирая дверной косяк. Он скучал, и ему было все равно, чем заняться – решать ли сканворды в будке на входе, или наблюдать, как собирается домой симпатичная сотрудница.
«Проводите меня!» — чуть было не попросила Марина, но вовремя оборвала себя. Это была бы странная просьба.
Но заставить себя идти, просто даже шагнуть за порог, было так трудно, почти физически невозможно. Ноги немели, воздух встал где-то в груди. Но Марина сделала шаг, другой, и как автомат, который действует против воли, пошла вперед.
«Сколько уже раз бывали такие дурные предчувствия, — говорила она себе. – И сколько раз оправдались? Ни разу… Приду домой, включу фильм. Какой я давно хотела посмотреть? «Неудержимые»? Ой, о чем я… Я даже не знаю, про что этот фильм… Куплю по дороге домой шоколадку с орехами и съем ее!»
Она спустилась по ступенькам здания, вглядываясь в освещенную фонарями улицу. Темно, но людей еще много. И остановка в двух шагах от офиса.
«Шоколадку… Или пива…»
Марина потерла виски: какое пиво? Она сто лет не пила пива…
«Я хороший человек, а с хорошими людьми не происходит ничего плохого, - убежденно продолжала она внутренний монолог. – Я подкармливаю собак в нашем дворе. Я всегда подаю бабушкам в переходах. Я забочусь о своем ребенке. И вообще… Да и кому я нужна?»
Маршрутка подошла быстро, и вот уже Марина сидит в салоне, отвернувшись от окна. За стеклом темно, и окна превратилось в зеркала – ей не хочется видеть сейчас свое отражение.
Люди заходят, выходят, в конце концов, она остается одна, но это не удивительно – до конечной остановки Марина часто доезжает одна. Теперь остается только пересечь наискосок небольшой сквер, и она дома.
Она торопится вперед, сначала каблучки стучат по асфальтовой дорожке, но потом шаги уже почти не слышны – Марина сворачивает на тропинку, идет по траве, по ковру из листьев. Деревья уже по-осеннему прозрачны, но кустарники еще сохранили почти всю листву. Вдали светятся окна их многоквартирного дома, осталось пройти всего около ста метров.
Девушка не услышала его шагов – их тоже приглушили листья. Только ощутила, как рука в холодной скользкой перчатке сдавила горло. От неожиданности не могла ни крикнуть, ни даже вздохнуть. Забилась, заметалась, пытаясь, не глядя, ударить каблуком по голени. На всех курсах самообороны говорят о том, что это слабое, болезненное место. Она даже попала пару раз, но сама поняла, как слабы и беспомощны удары. Хотела вцепиться зубами в перчатку, но не повернуться, ни даже просто наклонить голову у нее не получалось.
Мир вокруг закружился каруселью. Нет, не мир. Это Марину закрутили, бросили на землю. Перчатка на мгновение разжала горло.
- Прошу вас… Прошу… Пожалуйста…— надо было срочно найти какие-то нужные слова, которые остановят, объяснят. Ведь это ошибка. Это все не может по-настоящему с ней происходить. – Отпустите… Я просто пойду домой…
- Да заткнись уже!
Темный силуэт в застегнутой наглухо куртке, в шляпе, надвинутой на глаза. Если бы только можно было заглянуть ему в глаза. Марина тянет руку, пытаясь сорвать с него шляпу. Ей нужно понять что-то важное… Руку сильно и больно придавливают коленом. И вторую, что в отчаянии шарит по гладкой поверхности куртки, надеясь отыскать слабое место, тоже.
Человек теперь не торопится. Медленно достает из кармана нож, лезвие откидывается с легким щелчком. Оно тускло мерцает в свете далеких фонарей, ловит отсвет горящих окон. Кажется, что алые брызги уже обагрили его.
Марина смотрит и осознает в эту секунду со всей безнадежностью, что время отсчитывает последние секунды ее жизни. И бесполезно торговаться с ним, объяснять, что это ошибка, что плохие вещи не должны происходить с хорошими людьми. Бесполезно вырываться, кричать, звать на помощь. Произойдет то, что произойдет. И отчаяние, страх, грусть, жажда жизни, которая, оказывается, была так прекрасна, как она только могла этого не понимать раньше, сжимает ей сердце. Жить… Жить хочется просто нестерпимо.
Мир сжимается до точки, за пределами которой ничего нет. А есть лишь этот миг, где убийца в надвинутой на глаза шляпе занес нож над девушкой, распластанной на осеннем ковре из листьев. Капли крови, как алые листья…
+++++
Мужчина кричал и корчился, пытаясь разорвать ремни, удерживающие его на кресле.
Двое с неприкрытым отвращением, к которому примешивалась малая толика жалости, наблюдали за ним.
- Адская машина, — говорит один. – Сколько наблюдаю – никак не могу привыкнуть.
- Крепись, практикант, — отвечает второй. – Привычка придет не сразу, но придет. Сам я несколько месяцев не мог освоиться. А теперь и кофеек попиваю в процессе. Здоровый цинизм еще никому не вредил.
Тот, что помоложе, судорожно сглотнул, услышав про кофе, понимая, что его желудок сейчас не в состоянии принять даже воду. Его коллега усмехнулся. Он, не торопясь, выключил тумблеры, набрал в шприц лекарство, чтобы сделать пристегнутому в кресле мужчине успокаивающий укол. Тот через минуту затих, замер, свесив голову.
- Кстати, практикант, ты конспектируешь? Скоро зачет у тебя принимать буду! – казалось, он шутит, но молодой понял, что напарник говорит всерьез.
- Да, — подтвердил он хмурясь. На душе было мерзко.
- Ну, что запомнил?
- Матрично-ментальная машина была изобретена случайно в процессе изучения работы мозга. Первоначально использовалась для лечения психических расстройств. Позже была обнаружена возможность создания ментального слепка мозговой деятельности человека. Даже если…
Молодой коллега закашлялся. Слишком свежи еще были впечатления от того, что он видел на экране монитора.
- Даже если, человек мертв, — он нашел в себе силы продолжать. – Последние несколько дней жизни можно записать с точностью девяносто процентов.
- Хорошо, — подбодрил его второй сотрудник. – И зачем это нужно?
- Мозговой слепок можно синхронизировать с мозгом другого человека. Это преследует несколько целей. Во-первых, в процессе следствия помогает вычислить преступника. Ведь убитый знал и видел все обстоятельства своей смерти. Этим занимаются специально подготовленные люди. В народе их называют «ныряльщики».
- Ты давай не отвлекайся! Еще вспомни, что некоторые называют их «мозгоеды», — коллега улыбнулся.
Молодой придал своему рассказу еще более официальный тон:
- Больше трех «нырков» в месяц делать нельзя, иначе это приведет к необратимым изменениям в личности «ныр…» сотрудника полиции. Во-вторых, в системе исполнения наказаний вскоре после изобретения появилось новое направление деятельности. Если преступник был найден и осужден, то запись последних дней и часов жертвы синхронизировалась с его мозгом, заставляя последнего до мельчайших подробностей переживать и чувствовать все страдания убитого им человека. Причем с точки зрения этого человека. Боль, отчаяние, ужас…
Молодой схватил со стола бокал с водой, осушил его одним махом.
- Что мы сейчас и наблюдали, — продолжил он. – Процедура продолжается несколько раз. До полного разрушения личности…
- Что равноценно, — подсказал коллега.
 - Что равноценно смертной казни, — закончил практикант.