Смертный грех на пятой полке

Смертный грех на пятой полке

Дим Димыч был человеком жадным и, мягко говоря, скупым, хотя стоит заметить, что его грешок проявлялся не так тривиально, как можно было бы себе представить.

Во-первых, в каждый свой поход за продуктами и кое-чем покрепче чая, он всегда брал с собой полиэтиленовый пакет, и если, не дай бог, продавщица засчитает ему прозрачного друга всех бабушек и домохозяек — скандала не избежать. Во-вторых, его неизменный рацион на каждый день — это лапша быстрого приготовления, которую он иногда употреблял в неготовом, то есть сухом виде. Просто-таки вгрызался в нее всеми зубами, – а они у него были в идеальном, для его возраста, состоянии, потому что Димыч еще с малых лет себе уяснил: лучше ходить к стоматологу чаще — но тратя при этом меньше — чем реже, но оставляя у врача больше своих кровных. Также стоит добавить, что у Дмитрича просто не было в лексиконе такого слова как «одноразовый», это же касалось и чайных пакетиков, и… впрочем, неважно. Ну, и в-третьих, мужчина сдавал бутылки — все просто и гениально! Благодаря такой экономии у него к концу месяца появлялась значительная сумма; а вот на что именно копил этот человек немолодого тела, но духа, не знал никто, даже его лучший друг — Рамиль Рамильевич. Димыч и сам точно не мог сказать, забыл, то ли на могилку, то ли на квартирку — что при его жизненной философии и складе ума — одно и то же.

Каждый раз, когда карман его пиджака ощущал на себе прямое воздействие гравитации под весом звонких монет, Дмитрич на радостях объявлял такой день памятным, а потому это дело надо было отметить небольшим вкладом в отечественный спиртпром, короче говоря, прямая инвестиция от благодетеля, а это уже почти филантроп; но, разумеется, не всю сумму — только излишек, из-за которого карман может порваться (а это еще одна трата времени и денег, так что, тут сам бог велел).

Вот только первой бутылкой дело не ограничивалось, да и второй тоже, и так до тех пор, пока у Дим Димыча не появлялась новая цель в жизни: накопить — то ли на могилку, то ли на квартирку… Конечно же, виноват в банкротстве никто иной как его лучший собутыльник Рамильевич — главный сомелье двора. И снова мужику приходится начинать свой нелегкий путь пожилого миллионера, откладывая для малого… в общем, Димыч мужик неглупый, сам разберется куда деньги потратить (то ли на могилку, то ли на квартирку).

Пока что пенсия еще не пришла, откладывать нечего, поэтому можно и помечтать о… ну, вы знаете.

Безусловно, Дим Димыч считал себя главным и постоянным клиентом местного ликероводочного магазина, но жил не по-Рокфеллеровски, и даже не как Ротшильд, и вовсе не как Мавроди в его лучшие годы.

Наслаждался бытием наш будущий обладатель то ли недвижимости, то ли места на кладбище, скромно, по-спартански. Однокомнатная квартира в двухэтажном бараке, построенном немцами, досталась ему от старой сумасшедшей бабки, — старуха эта до самого гроба повторяла, что СССР распадется, а рубль девальвируется (вот почему она так настаивала потратить все деньги на золото), но ее почему-то никто не слушал. Само обиталище мужчины тоже не выделялось из общей массы таких же убежищ для начинающих капиталистов, но и здесь не обошлось без особенностей под стать хозяину.

Открывается деревянная дверь — и мы попадаем на порог дома Дим Димыча. Обувной ящик из Германии, в нем калоши, в правой — заначка, о которой хозяин квартиры благополучно забыл. Слева смежный с ванной туалет. На кухне рычит холодильник «Зил», а на плите отлеживается подгоревший чайничек, — и большего внимания место приема пищи не заслуживает, поэтому пройдем дальше. В единственной комнате, которая служила ему одновременно, и залом, и спальней с гостиной (как удобно, однако), рыжая, как Алла Пугачева в свои лучшие годы, — софа, рядом черно-белый телевизор «Спутник», столик из страны Советов и сервант. Стены покрывали импортные обои, привезенные Рамильевичем с рынка и подаренные то ли на юбилей, то ли на какой-то другой праздник Дим Димычу. Вот и все его жилище.

До пенсии еще две недели, а жить чем-то надо. Сериалы он не смотрел, но «потрещать о забугорной жизни» любил. Говорят, беседы двух интеллигентов в России очень хорошо идут под бутылочку степного белого. Этот день не стал выбиваться из почти сложившейся традиции. Обычно изысканный аперитив распивался на деревянных столиках подле подъезда, что, как считал Дим Димыч, очень удобно: совсем недалеко до квартиры и в двадцати пяти хромых шагах от магазина.

День был ясный, как внешняя политика Соединенных Штатов Америки, во дворе с самого утра было немноголюдно, однако мысли уже излагались, а стаканы гремели.

Рамиль Рамильевич, считавший себя татарином и мусульманином, но по-татарски не бельмим, надел чистую белую майку, спортивные штаны из Тайваня и вытащил на воздух своего товарища Дмитрия. Мужик накинул на плечи серый пиджак, натянул на ноги брюки, обулся в белые тапочки и последовал за главным дегустатором отечественного спирта: чистый или не чистый, «паленая» или «не паленая» и так далее. Так и сидели они, смакуя бесцветный напиток, уже несколько часов. Татарин сидел за деревянным столом; подперев голову рукой, он все думал о России — что с ней будет? А Дим Димыч ерзал на лавке, как хозяин предприятия при рейдерском захвате, и думал о себе — что с ним будет?

Скатерть им заменила газета, а на ней — бутылка аперитива, два помутневших от грязи стакана, подбитое блюдце с огурчиками цвета хаки. Товарищ и сосед Дим Димыча отложил свои думы о мужицкой судьбе в великой России и окликнул брата по распитию спиртного — мужчина в сером пиджаке уверенно махнул головой, что послужило ясным сигналом: наливай, мол. Ну татарин, и налил, и приметил, что бутылочка-то еще наполовину полная, но Димыч считал иначе: она наполовину пустая. Поспорили они об этом в перерывах между пятой и шестой рюмкой, а после Рамиль Рамильевич спросил: