Смешное лицо Филина

Смешное лицо Филина

Глаза у Филиппа Филимонова большие, красивые. Любая девчонка гордилась бы глубоким карим цветом и чёрными густыми ресницами. Приплюснутый и широкий нос не испортил бы впечатления, будь он на лице какого-нибудь красавца. Немаленький рот с тонкими, будто поджатыми, губами, выглядел складкой. Скулы заметно выдавались, но и они придали бы шарм другому мальчишке и даже девочке. Собранные вместе на круглой голове Филиппа эти черты, вкупе с огромными ушами и буйными курчавыми волосами, составляли комичное лицо. Мальчик, сколько себя помнил, слышал весёлые замечания незнакомых людей. Многие проходили мимо уморительного ребёнка молча, но кое-кто делился впечатлениями со спутниками громким шёпотом или даже смеялся, не беспокоясь, что обладатель «выдающейся» внешности их слышит. Это ранило Филиппа. Казалось, смеются над ним все.

Отец Филиппа был красивым, величественным даже человеком. Сын чем-то напоминал его, но был как отражение родителя в кривом зеркале. Вот если б требовались актёры на роль правителя и шута в шекспировской трагедии, то их обоих утвердили бы без сомнений. Мама тоже симпатичная женщина, всё ещё моложавая и привлекательная. Удивительно, как это Филипп умудрился скомбинировать гены предков и получить столь невзрачный результат.

Рос мальчик под приглядом дальней родственницы, тёти Мани. Когда ему исполнилось три месяца, её пригласили из деревни, пока подойдёт очередь в детский садик. Мама спешила вернуться на работу к увлекательным научным проблемам. С очередью происходили фокусы. Более поздних детей уже зачисляли, а для Фильки всё не было места. Поговаривали о взятках и о том, что надо дежурить под дверьми учреждения, но родителям некогда было заниматься такими глупостями, сын так и рос с няней до самого первого класса. Спихнув Дурня, как звала своего подопечного тётя Маня, в школу, она засобиралась было домой. Пенсия шесть лет копилась на личном счету в банке, и старушку ждала беспечная жизнь в родимом гнезде. Это решение сразило маму Филиппа. Она так привыкла к тому, что сын обихожен, накормлен, дома чистота, а её сил на это не затрачивается, что готова была на рельсы ложиться перед поездом, лишь бы не выпустить золотую родственницу из сферы своих материнских интересов. Отец, тоже считавший няню сына чуть ли не крепостной, принялся уговаривать взбунтовавшуюся старушку почти на коленях. Перед чарами профессора тётя Маня не устояла, осталась в доме Филимоновых до Филькиного двенадцатилетия. Правду сказать, жизнь её не была тяжёлой, тут тебе не деревня. Вода из крана и горячая, и холодная, газ, отопление. Да и ребёнок вырос послушным. Скажет тётушка уроки делать – делает, а сделал, так скажет, чтоб книжку почитал, порисовал или погулял недолго, а сама, как приберётся и обед-ужин сготовит, сядет на диванчик с вязаньем да сериалы смотрит.

Так ладно тянулась жизнь в квартире Филимоновых, пока тётя Маня не заболела. Полежав в больнице чуть меньше месяца, она засобиралась «домой помирать». На этот раз уговоры не помогли. После отъезда няни жизнь Филиппа изменилась безвозвратно. На завтрак бутерброды, иногда «подошвенная», как назвала бы её тётя Маня, яичница. Всё это наспех, родители торопились на работу. На обед полагался суп. В воскресенье мама готовила большую кастрюлю на всю неделю. Поначалу Филипп переключился на блюда быстрого приготовления: уплетал лапшу, хлопья и шарики с молоком. Однако спустя какое-то время начал скучать по няниным сырникам, пирогам, холодцу и котлеткам. Предки обедали в институтской столовой, полагая, что чадо дисциплинированно разогревает и съедает мужественно приготовленный мамой суп, но это было заблуждением. Новая кулинария вызывала у ребёнка отвращение, на выручку приглашался сосед – дядя Слава. Тот с большим аппетитом расправлялся с ватной капустой в щах, пригоревшим гороховым супом или бледно-розовым борщом. Гость благодарно принимал Филькин зов отобедать, нахваливал соседку, называя её «настоящей женщиной», добавляя каждый раз: «не то, что некоторые». «Некоторыми» была бывшая жена дяди Славы, оставившая мужа по причине систематических его попоек с дружками. Ещё у соседа имелась дочка, проживавшая с матерью. Звали её Светка, была она чуть старше Фильки и казалась ему совершенством. Светловолосая, голубоглазая, в меру симпатичная и стройная, улыбчивая и задумчивая девочка нравилась юному Филимонову безмерно. Может быть, причиной этого чувства было то, что она никогда не смеялась, глядя на его уморительное лицо, всё-таки выросли в одной песочнице, Светка привыкла к хаосу Филькиной внешности. Кроме того, вызывала восхищение её преданность разгильдяю-отцу, девочка раз или два в неделю навещала родителя тайком от матери.

Разговоры с соседом во время благотворительных обедов в квартире Филимоновых велись в основном о доченьке. Даже если дядя Слава сбивался на тему супруги-беглянки, тёщи или начальника-недоумка, Филипп ловко возвращал речь гордого отца к нужной теме. Бывало, и мальчик проговаривался о своих проблемах, получая, как правило, дельный совет: «Забей!».

Других советов Филя не слышал, ведь родители, уверенные, что сделали всё, вручив наследнику набор высокопробных хромосом, не трудились заниматься его воспитанием. Уроки деревенской тётушки постепенно забывались, а школа с насмешливыми одноклассниками и недоброжелательными учителями скоро похоронила любознательность и старательность под слоем обид и разочарований. В течение восьмого года обучения Филимонов «забивал» на один предмет за другим, постепенно съезжая на «тройки». Гром грянул во втором триместре девятого класса. С трудом аттестованный в первом триместре ученик, вопреки ожиданиям учителей не взялся за ум, а напротив, бессовестно прогуливал уроки. Вызвали родителей. Ошарашенные неожиданным известием Филимоновы растерянно переводили взгляд с завуча на классного руководителя и обратно. Филипп стоял, опустив голову, и лишь шевелил губами, отвечая на бесконечные вопросы по поводу потерянной совести. Родители обещали «взяться за сына», сын обещал «взяться за ум». На том и разошлись. Так случилось, что расстроенный произошедшим объяснением мальчик забыл ранец в классе и вернулся за ним. Взявшись за ручку двери, он услышал громко сказанную завучем фразу: «Да что ему, в конце концов, обязательно профессором быть как папаша! С таким-то лицом прямая дорога в клоуны!» Постояв несколько мгновений у двери, Филипп зашёл в кабинет, не глядя на учительниц, схватил ранец и выбежал.