Снегирёк

Красный стеклянный шарик в её руках - снегирёк, замерзшая птичка.

Стахов стоял у двери и молча смотрел, как она шепчет в ладони, словно отогревает маленькое сердечко. Дышит осторожно на алый бочок и трет носовым платочком.

Поднимается медленно и вешает шарик на елку - на самое видное место. Это традиция. Включает в розетку огни разноцветные, но не любуется. Суетится. Кидается то к столу, то к окну, то к мобильному. По шкафам шарит - салфетки забыла разложить, бокалы выставить.

Стахов сначала смеется над ней. Тихо, спрятав улыбку в свитере.

Но она не унимается, носится по квартире. Мечется. Салаты передвигает, переставляет мясо, фрукты нарезаны, к шампанскому даже лед наколола. Ничего не забыла?

Лишь миг сомневалась, глядя на пузатую граненую рюмку. Пальцы дрогнули, но, все же, на стол поставили.

Теперь дело сделано.

Она садится на старый крутящийся стул, скрипучий, загибает под себя ногу и думает. Вертится, а мысли жужжат вокруг, и воздух фонит от них.

Она ждет.

Её зовут Люба.

Стахов бесшумно подходит и кладет ей руки на плечи. Стоит рядом и слушает, как она размышляет. Слушает, как её зрачки царапают стены в поисках ответов и тайных смыслов.

Фон обрывает дверной звонок. Она срывается, бросается в прихожую, набегу влетая в один тапок, выскакивает навстречу друзьям: громким, веселым, с мороза холодным, румяным...

Дом наполняется топотом ног у порога и голосами. Наполняется радостью и в комнатах дышится легче, становится светлее и ярче.

Стахов застывает в проеме, между гостиной и коридором, всех приветствует скромным кивком. Не словом.

Впрочем, всегда одни и те же лица. Устало вздохнув, шаркая пятками, уходит. Сунув руки в карманы потертых джинсов, прислоняется к балконной двери и касается лбом стекла.

Пальцы нащупывают то же, что и всегда: в левом кармане голубая измятая сторублевка, в правом - две сигареты и коробок с последней спичкой. Он оборачивается.
Видит на стене фотографию, где улыбается Любе, и другую - где в щеку ее целует. Видит, как к елке подходит Володька - старательно и ответственно заталкивает под елку подарки. Смешной. Отрастил нелепую бородёнку...

Стахов кладет сигарету на нижнюю губу и поворачивает ручку балконной двери.
Гости усаживаются за стол. Там все они: и Володька с женой, и Стас, отец, как всегда, приехал, Машка...

- Люба!

Голос был незнакомый. Чужой и звонкий. Сильный, мужской. Живой.

Стахов посмотрел поверх разбитых очков, но разглядел только, как Люба нежно связывает ручки в узелок на шее бледного человека в черном.

А потом поздравления с Новым годом волною забили уши, кто-то включил телевизор, кричали тосты и второпях открывали шампанское.

Хмыкнув, он выудил коробок из кармана.

Дернув дверь на себя, скользнул в тишину последней декабрьской ночи. Стараясь не поломать спичку, чиркнул, прикурил и долго тянул сухой дым. Ему совсем не было холодно. В отличие от них, он навечно был молодым.

Пока били часы, Стахов с упоением курил последнюю сигарету.

Пока били часы, кто-то задел елку, и шарик - маленький хрупкий снегирёк, - взлетел и разбился. Конец традиции.

Пока били часы, Люба и тот, в черном пальто, загадывали одно на двоих желание.

Пока били часы, отец заметил, что граненую пузатую рюмку забыли наполнить и накрыть куском хлеба. Потянулся к бутылке водки, но, коснувшись, руку отдернул. Понял, что прощаться пора. Сейчас лучшее время.

Стахов видел, как отец грузно выплыл к балконной двери. Минуту или две, сунув ладони в карманы, они друг на друга через стекло смотрели. Стахов смирился, что уже много лет его никто не замечает. Он жевал сигарету, смотрел отцу в глаза и хотел бы заплакать, да не мог.

Отец улыбался.

- Отпускаю. Мы все отпускаем. О тебе редко теперь вспоминают. Прости.

- Прощаю.

- Передавай привет маме.

И тогда, уходя навсегда, Стахов увидел, что отец стал совсем седой и старый. Что Володька давно уже не мальчишка, а примерный, с бородой и женатый. Что Машка - не девочка-первоклашка, а школу заканчивает, и, что Люба - взрослая тихая женщина. А тот, который в черном пальто и бледный - не такой уж плохой, и со Стаховым они даже похожи внешне.

Напоследок, не говоря ни слова, Стахов наклонился и в горсть собрал осколки красного шарика. Выпил водки на ход ноги, кусок отломил ржаного. Сторублевку оставил на скатерти и сверху положил сигарету.

Так, налегке, через восемь лет тишины, он направился к свету.