Снегурочка поневоле

Глава 1

Маша, бросай все. В восьмой палате пациент требует убрать. Наверно, разлил что-то, - заполошенный окрик медсестры вырвал меня из мечтательной созерцательности, с которой я надраивала стекла на двери в переходе из корпуса. Сердце екнуло в нехорошем предчувствии. Черт бы его побрал, этого пациента! Как только захожу, так он и норовит свои лапы ко мне протянуть. Да намеки такие скользкие, что хочется отмываться после них. Но и отказываться от палаты жалко. Во-первых, не всем их дают. Только молодым и умеющим сглаживать конфликты. Потому как публика капризная, чуть что не так – сразу гнев обрушивать на всех, кто попадется. Но и за этих випов платят намного больше.
А мне деньги ой как нужны! Вертишься, как белка в колесе, чтоб наскрести на оплату комнаты и на то, чтоб отложить на «стартовый период». Я так называю время, когда накоплю средств на время стажировки в какой-нибудь серьезной международной компании.

Ведь я рассчитала, что с того момента, как меня примут на испытательный срок, и до того, как я начну получать приличную зарплату, пройдет немало времени. И эти два-три месяца мне нужно есть, одеваться не в то, что в секондхэнде на килограммы продают, быть уверенной в себе и излучать благополучие.

Пока только учусь излучать благополучие. Вот со всеми получается, кроме этого. Потапов, по слухам, великовозрастный сынок какой-то крупной шишки. Непонятно, почему он клинике лежит. С их возможностями стационар дома можно организовать. И нам бы легче было. А то замашки у него сверхбарские. Все для него челядь. И чтобы не потерять имидж заведения, главный приказал пылинки с него сдувать. Принц гадский!

Тощий, жилистый, со длинными, почти до плеч, волосами, и довольно смазливый. Мог бы сойти за романтического принца, если б не презрительно изогнутый уголок губы и высокомерный взгляд. Считает, что все девушки по определению начинают ронять слюни при виде солнцеликого господина.

У меня же он вызывает какой-то подсознательный страх. Он, словно хищник, принюхивается, облизывается, чтоб улучить момент и слопать вместе с косточками. Я стараюсь делать вид, что не боюсь его, улыбаюсь, аж скулы сводит, и вежливо- превежливо прошу приберечь свои силы до выздоровления и потом уже дать волю удали молодецкой. С кем-нибудь посговорчивей. Это я уже про себя добавляю.

Но сейчас мне стало не по себе. Выздоравливающий сластолюбец уже отпустил сиделку- медбрата, потому что сам мог передвигаться. Врачи ушли. На посту только дежурная медсестра и я. Младший персонал. На помощь других пациентов рассчитывать не приходилось. Или спят под обезболивающими, или немощные. Травматология, однако. И охранник только внизу, на первом этаже. Да и то, подойдя к палате, вряд ли вмешается. Медсестра скажет не беспокоить.

- Бегу, Надежда Петровна! – откликнулась я и, подхватив ведро, заторопилась к палате барина, пытаясь унять все нарастающее беспокойство.

- Добрый вечер, Олег Петрович! Что у вас случилось? – распахивая дверь, бодро спрашиваю я, пытаясь рассмотреть катастрофу, случившуюся у Потапова, в полутьме комнаты, освещаемой лишь уличными фонарями.

- Любовь у меня случилась, детка, - раздалось у меня над ухом голодное мурлыканье.

И тут же сильная рука выхватила ведро и аккуратно, без шума, поставила его на пол, за дверь. Не успела я моргнуть глазом, вторая обхватила меня так, что я еле дышать могла.

Отчаянно надеясь превратить инцидент в шутку, я просипела:

- Отпустите меня, пожалуйста. Любовь не лечится инструментами для уборки.

- Правильно. Поэтому я тебя от них и освободил, - голос Потапова стал хриплым, прерывистым. – Давно надо было тебя завалить, а я все ждал, пока ты оценишь шанс!

Он отбросил заигрывающий тон и обнажил, как клыки, свою истинную натуру.

От страха у меня помутнело в глазах. Несмотря на его загипсованный голеностоп, силы были явно неравны.

- Олег Петрович, отпустите, пожалуйста, - жалобно пискнула я, лихорадочно соображая, как вывернуться из медвежьих объятий и при этом не навредить ему. Ведь если по моей вине его нога опять сломается, я мало того, что с работы вылечу, так еще и до суда дело может дойти. Его адвокаты мои обвинения, порвут, как Тузик грелку. Вместе со мной. Его слово против моего.

И Потапов отнесся к моей мольбе, как к жужжанию мухи, потащив меня к кровати. Удовлетворившись тем, что поймал добычу, он довольно хмыкнул и сменил тон.

- Ладная. Сладкая, как конфетка, - рычал он, перемежая слова грубыми, похожими на укусы, поцелуями в шею. – Упрямая.

Его полноватые, с дугой Амура, губы, вызывали омерзение, и я отчаянно задергалась, пытаясь освободиться.

- Отпустите! Я закричу! – пыталась я вразумить, но только раззадорила его.

- Хватит ломаться! Недотрога с помойки! – открылось истинное лицо Потапова.

Если он завалит меня на кровать, шансов избежать насилия не будет. Он придавит собой мою слабую тушку и все. Поэтому нужно было действовать немедля. Я только собралась лягнуть его со всей силы, как он опередил. Выпустив меня из рук, сильно толкнул, чтоб насладиться видом распластавшегося беззащитного трофея. И я, словно снаряд, пущенный умелой рукой, приземлилась точно на кровать. Правда, головой ощутимо стукнулась о спинку.

Несколько секунд я моргала глазами, приходя в себя. И эти секунды чуть не стали роковыми. Потапов навалился на меня. И когда я попыталась спихнуть его, захватил мои руки и, словно капканом зажал за головой. Наслаждаясь победой, он довольно хохотнул. Стащив с волос резинку, запустил пальцы в мои кудряшки, до боли натягивая их.

Я дергалась, извивалась, но мои трепыхания были такими же эффективными, как попытки пойманной мыши вырваться из когтистых лап кошки.

От отчаяния у меня потекли слезы, и я, не надеясь на чью-то помощь, заорала изо всех сил:

- Помогите! А-а-а-а! Помогите!

На этом мой крик захлебнулся. Потапов зажал мне рот. И все, что я могла сделать – это только укусить ненавистную руку. За что сразу же получила мощную оплеуху, от которой потемнело в глазах. Потапов заматерился, и я поняла, что пропала. В последней попытке привлечь хоть чье-нибудь внимание, я изловчилась и толкнула локтем вазу с цветами, которыми этот негодяй –эстет украшал палату. Ваза грохнулась, разлетевшись на кучу осколков, но ни полуходячие пациенты, ни Надежда Петровна не услышали. Или не захотели услышать.