Сны далеких миров

Сны далеких миров

Сны далеких миров

…Ему снова снился этот сон. Он бережно ступает словно бы по ковровой дорожке из осенней листвы, что усевает все пространство вокруг, и та послушно хрустит под его ногами. Какой приятный звук! Вокруг могучие дубы, развесистые ели, белокурые березы – и никого больше, ни людей, ни дорог, ни сооружений. Он, наверное, где-то в лесу. Такое ощущение, что он уже был тут ранее, но где и когда? Он не помнил. Воздух невероятно свеж и чист, просто обжигает легкие. Солнце над головой светит ярко, ему не жарко (все-таки поздняя осень на дворе), но и не холодно здесь, в этом лесу. Он один, но ему совсем не страшно, хочется петь, хочется танцевать и кричать от радости, что переполняет. А больше всего сейчас хочется лечь на эту постель из листьев, раскинуться, и просто смотреть в голубое небо над ним. Ему так хорошо, так уютно и комфортно, что, кажется, что лучше-то и быть не может… Нигде и никогда. Под обычным земным небом, на котором не видно звезд…

Что-то другое, какой-то посторонний звук вошел в его сон и безжалостно выкинул его из состояния полудремотной неги: он вскинул голову и окончательно проснулся. Вроде бы все как обычно – шипение гидрокапсулы (надо перевести ее на более мягкий режим), легкие успокаивающие вибрации, исходящие от кровати и полутьма с выплывающими из стены неоновыми цифрами на датчике; он даже не сразу понял, что его подняло, украло у осенних грез. Но потом прислушался внимательнее и понял: что-то было не так. Шел какой-то низкий неопределенный фоновый звук, которого не должно было быть. Надо пойти в рубку, выяснить, поговорить с Юрием.

Сон еще не ушел полностью, и, казалось, земное небо еще было совсем реальным для него, оно плавало среди вещей, струилось по отсеку, обвевало его, точно опахалом, кучным потоком своих несущихся куда-то облачков; листья все еще шуршали под его ногами, постепенно затихая. Но это был лишь сон, а Земля была все также далека и недостижима – где-то там, за серебристой обшивкой корабля, за тьмой бездонного космоса. За миллионы парсеков отсюда. Но он ощущал ее словно совсем рядом, как биение своего сердца, грезил ею. Тоска, чертова тоска по родине, она снедала его досуг, она снова и снова подтачивала его, как тот невидимый червь. Увы, в нем было куда меньше оптимизма, чем в его напарнике, единственном сотоварище по счастью и несчастью. Юрий вечно шутил и, казалось, совсем не скучал по Земле, легче переносил безвременную разлуку. Он молодец. Георгий так не мог, земные сны о давно ушедшем (или же том, чего не было никогда в реальности, но, несомненно, могло бы быть где-нибудь и когда-нибудь… природа снов всегда так обманчива и изменчива) все чаще и глубже заползали в него, отравляя сознание своим сладким и коварным нектаром. Однако же, он держался, пока что держался. Не позволял себе удариться в депрессию, отгонял мысли. Старался не давать себе спуску, нагружая разнообразной работой. Бесконечно собирать пробы, проводить анализы и строить дальнейшие планы. Самому страшному вопросу «Зачем? Для чего все это?..» был дан исчерпывающий ответ: затем. Потому что – надо. В конце концов, ведь они с Юрием искатели Знания (пусть поневоле, но сами вызвались и напросились), у которого, как он подозревал, никогда не будет начала, и – уж тем более! – конца. Подлинное знание не имеет границ. Их имеет лишь человек, маленькая песчинка в безбрежном космическом океане, что имеет наглость считать себя центром всего и мерить мир своими, известными и понятными мерками. Так было тысячи лет назад, так будет всегда.

Они с Юрием были добровольцами. Их двоих отобрали из тысячи других по каким-то показателям, тестам и куче остальных процедур, что проверяли их физическую и психическую фундаментальную устойчивость, способность адаптироваться и выжить в суровом космосе, вдалеке от всего и всех, на небольшом космическом корабле нового типа. Корабль назывался «Ковчег».

Они оба знали, на что идут. Понимали, что возвращение на Землю проблематично. Подтянутый седой генерал Лысенко так и сказал им наедине: «Технологии позволяют нам многое. Вы сможете передавать кодировки на Землю, и, скорее всего, мы сможем их читать. Это существенно продвинет земную науку. Мы можем Вам обеспечить очень долгую и безопасную жизнь в космосе – «Ковчег» для этого и создавался. Это Ваша маленькая автономная «планета». Вы воочию увидите другие планеты и звезды, сможете их исследовать, это невероятный шанс для человечества и для Вас лично. Но если когда-нибудь Вы захотите вернуться… помимо сугубо технических сложностей… знайте – все Ваши родные и близкие будут уже мертвы. Давно не будет ни меня, никого из того, кто создавал этот корабль. Это будет далекое будущее Земли. И никто из нас не знает, каким оно будет…»

Тогда они согласились. Генерал по-отечески пожал им руки, и… На тот момент для каждого из них не было других вариантов, не было иной мотивации на Земле, по разным причинам. У Юрия недавно погибла вся семья в крупной авиакатастрофе. Ни оставалось никого по-настоящему близкого, кто мог бы оттолкнуть его от этого «путешествия», ни одна «ниточка» не держала его здесь. К тому же, он был настоящим спортсменом по натуре, выносливым, жизнелюбивым и сильным. Отныне он стремился реализовать себя только на «Ковчеге». У Георгия же от рака умерла любимая жена, Надя. Ей делали целых три операции, у самых лучших врачей – но они не помогли. Болезнь наметила ее еще с юных лет и теперь только взяла свое. Это было долго, невыразимо мучительно смотреть, как медленно уходит из нее жизнь, несмотря на все ухищрения медицины… Только те, кто сами проходят через это, могут понять, как это страшно. Ее угасающая и такая родная улыбка… Он дал себе завет, что больше никого и никогда не полюбит. Пожилые родители его жили к тому времени вполне самодостаточно и в его помощи особо не нуждались. К тому же, он с детства мечтал о звездах, о дальних странствиях. Об этом мечтает каждый второй парень, но лишь немногие способны реализовать свою настойчивую тягу. А из Георгия вышел, в итоге, очень неплохой космолетчик-исследователь, практик, который мог целиком и полностью посвятить себя изучению внеземных пространств. «Ковчег» звал его, и он не противился более этому зову.