Сны о Зое

Сны о Зое

И в эту ночь Зоя приснилась ему. Но какой-то тихой и задумчивой, точно хотела сказать ему что-то да всё не решалась. И сон был прозрачный, как осеннее утро: он на бульваре с женой, Настей, и сыном, и будто он гладит густые максимкины волосы, а Настя говорит, что прохладно, и она боится простудить Максимку. И женщина молодая стоит у причала: светлые-светлые волосы, серо-голубые глаза, – она, Зоя, её всегдашний облик, и так же, как обычно, как было в прежних снах, сейчас помашет ему приветливо…. Нет, не махнула, хотела руку поднять, да не подняла.

Макарушкин сел, минуту сидел не шевелясь, не решаясь оборвать пуповину сухопутной жизни: в этой жизни были Настя и Максимка, были бульвар и причал, а в той, в которую он должен через двадцать минут уйти – ночь, море и чёрная масса железа, погружающаяся в глубину. В той, другой, его жизни была Зоя.

– Гляди, дед, на сонар внимательно, может, её увидишь, – кричит с носа катерка его хозяин пассажиру – пожилому человеку лет семидесяти с лишним. Но тот и так пристально смотрит на экран, всматривается без нетерпеливого юношеского ожидания: он не «может быть» увидит её, он точно её увидит.

Утро прохладное и ветреное, и холодно море, и капельки брызг осыпают лицо хозяина катерка. Тот греется сигаретой и подносит руку с циферблатом к глазам: пора бы уже!

Макарушкин, всё ещё не включая лампы, поднёс циферблат к глазам, увидел на нём большую стрелку, соскакивающую с четырёх, и малую, замершую на двух. Поспешно встал, разрушив гипнотическое действие сонного настиного дыхания, и начал одеваться – в темноте, решив лампу не включать.

Свет застиг его, точно вора на месте преступления. Макарушкин оглянулся: жена проснулась, лампа под абажуром горела ровно и ясно. Настя, позёвывая, поправляла волосы.

– Ну, чего ты, Настён, – виновато шёпотом сказал Макарушкин, застёгивая китель.

– Пуговицу вверху пропустил, – жена протянула тёплые мягкие руки, чтобы поправить. – Думал, что не услышу? Да?

Макарушкин позволил ей прикоснуться к пуговице и к себе: ещё впереди их прощальная ласка у порога перед разлукой. Он точно знает, что скажет ей, нежно, но твёрдо отстранив от себя после поцелуя, вглядываясь в лицо: «Ну… ну, моя хорошая. Жди. Береги себя и Максимку». И бегом сбежит по тёмной лестнице подъезда.

Мотор катера смолк. Хозяин судна подошёл к пассажиру.

– Дед, я сейчас на малом ходу пойду. Это здесь где-то, точно. Ты мне кричи, если что. Хорошо?

Пассажир закивал.

– Ага, ну, ещё знаешь, иногда её трудно найти, она уже в песке по самую рубку… не сразу и заметишь…

И вдруг он подсел на скамеечку к своему пассажиру и заговорил доверительно:

– Но, если честно, вот, если мое мнение хочешь знать, дед: я думаю, она сама прячется. Она не хочет, чтобы её…ну, это самое…тревожили… Это мне один парень рассказывал, дайвер. Мишаня его звали. Фамилию не знаю. Молодой, из… из… Ярославля он, что ли. Лодки затонувшие советские и немецкие разыскивает и обследует. Он спускался года три назад. Он мне тако-ое про неё рассказал – ты мне не поверишь. Он, дед, представляешь, говорит: видел у себя, в Ярославле, значит, сон. Пришла молодая женщина, голубые глаза, блондинка, красивая, и сказала: «Я – Зоя. Мне передали, ты ищешь лодки. Ты должен найти М-301». Представляешь, дед? А больше ничего не сказала. И Мишаня запал на эту лодку и на эту тётку. Он перерыл всё, все, какие есть военные архивы, и, представляешь, нашёл! Что эта лодка ушла в поход перед началом войны и потом пропала без вести. Ну, на самом деле она не пропала, конечно, но до сих пор такой числилась. А Мишаня рыл упорно и нарыл про эту М-301…

–Андреич, знаешь, мне Зоя снилась перед походом, – Макарушкин устало потёр глаза и на минуту отстранился от приборов, давая телу передышку.

– Ты, товарищ мичман, в любимчиках у неё, я вижу… жена-то не ревнует?

– Не знает. Я раньше, правда, боялся, что во сне имя назову.

–Моя знает. Даже говорит, что верит. А что ей ещё остаётся! – засмеялся сухим хриплым смехом старшина.

– Мама, мама!

Шестилетний Максимка просыпается с криком – после первых бомбёжек он, даже здесь, в эвакуации, спит тревожно: обязательно несколько раз за ночь видит страшный сон про войну. И обязательно нужно, чтобы мама была рядом, чтобы прогнала страшный сон, сказала, что война скоро кончится, что она далеко, и папа скоро совсем прогонит её с советской земли, и тогда они вернутся домой и снова будут жить в своей квартире и ходить гулять на бульвар…

Максимка таращится по сторонам, но мамы почему-то нет и некому отогнать войну от его кровати.

– Мама! – беспомощно шепчет мальчик и заливается слезами.

Вдруг кто-то осторожно проводит ладонью по его волосам. Незнакомая женщина присаживается на краешек постели и, обнимая, начинает потихоньку покачивать Максимку –  как летом ласковое море покачивает.

– А мама где? – спрашивает, успокаиваясь, Максимка.

– На работе. Мама теперь и ночью работает, – ласково отвечает женщина.