Собака в амбаре

Собака в амбаре

История, услышанная от попутчика в поезде.

По образованию я филолог, полжизни отдал институту и никогда бы не подумал, что всё потеряю. Не буду томить тебя подробностями моего краха, это очень грустно и совсем неинтересно. Скажу так: с кафедры меня выперли по надуманной причине.

В сторожа заделался не сразу, сначала подрабатывал простым учителем, потом репетитором, но ни с тем, ни с другим не справился, видно, возраст уже не позволяет терпеть детские выходки.

Специально искал вахту, лишь бы подальше от города и на большой срок. О деньгах не беспокоился, их у меня скопилось прилично. Всё дело было в душе, день ото дня она разрывалась на части, горячими всплесками разбрызгивала внутри меня тоску. Я ставил себе цели на день, но ничего не выполнял. Впадал в апатию из-за чувства вины от безделья, и в этой апатии ленился ещё больше. На помощь пришла соседка, сказала, что может помочь устроиться сторожем на старую ферму. Свела меня с каким-то мутным мужиком, по выражению лица и по стилю в одежде похожим на типичного «братка» из девяностых. Этот рудимент владел ЧОПом.

К началу октября меня привезли на место работы. КПП, ответственность за который целиком и полностью ложилась на мои плечи, состоял из ворот и сторожки, похожей на тепловоз без колёс. График — сутки через двое. Сменяю человека в полдень, часа в четыре приезжает трактор, открываю ему ворота, пропускаю, закрываю, к вечеру приезжает комбайн, повторяю тот же алгоритм.

Прошлый сторож, на смену которому я пришёл, по словам начальника «куда-то подевался». Но меня, идиота, это совсем не смутило, всё-таки тут работал ещё один человек, да и это жуткое «подевался» я расценил как «запил и не вышел на работу», а не «пропал без вести».

По назначению на ферме использовались только гаражи. Колхоза здесь не было уже лет как тридцать. Обстановка вокруг была, мягко сказать, очень угнетающая. Одной стороной территория фермы прилегала к лесу, с трёх других была окружена полями.

Первое время я не высовывался из сторожки. Там были все удобства, от биотуалета до телевизора с двадцатью каналами. Но потом скука силком вытащила меня на улицу. Я, нарушая устав добропорядочного сторожа, бывало, отходил от фермы метров на двести и бродил по сухому жнивью под серым осенним небом. Снимал со спины поцарапанную двустволку, выданную начальством, представлял себя охотником, шпионом на месте посадки вертолёта, солдатом Красной армии — в общем, ребячился. По территории самой фермы начал ходить чуть позже, она почему-то отталкивала меня. Средь полуразрушенных коровников и свинарников носилась жуткая тишина. Отличительно пугающими мне казались заброшенные здания администрации. Из звездообразных дыр в разбитых окнах выглядывала матовая чернота, а сорванные с петель двери, наискось поставленные в косяк, манили к себе, умоляли отодвинуть себя и войти во мрак, точно затаившиеся внутри старожилы желали рассказать какую-то старинную байку об этих местах.

Но более всего меня завораживал элеватор, поросший мхом и находившийся в аварийном состоянии. В нем будто срастались воедино плоды человеческого труда и беспощадность матери-природы. Не найди я в этой громадине что-то прекрасное, наверное, не было бы всего этого ужаса. Ведь прогуливаясь рядом с ним однажды вечером, я услышал этот странный собачий лай.

Сначала тело покрылось гусиной кожей, потом в руки скользнула двустволка. Я прислушался и определил, что животное находится за элеватором. Двинулся туда, боясь, что шелестом пожухлой листвы спугну или наоборот, спровоцирую собаку. Но на улице её не оказалось. Прямо за элеватором я обнаружил деревянный амбар с железной, что было крайне странно, дверью. Подёргал ребристую скобу, служившую ручкой, — заперто. Потом, осмотревшись, заметил, что все петли покрыты сварочными швами.

Постучал прикладом по двери, и от неожиданности немного отстранился. Из амбара донёсся лай. Он звучал глухо и протяжно, перемежаясь с частым дыханием, словно истощённая собака, имеющая человеческий рассудок, жалобно просила о помощи.

Я обошёл строение, искал щель между досок, хотел посмотреть на несчастное животное. Но старые, выгоревшие на солнце доски плотно жались друг к другу, не давая мне заглянуть внутрь.

Сердце моё сжалось от тоски, странный лай травил душу. Я вернулся на КПП, позвонил начальнику, объяснил ситуацию.

— Из амбара лает, — говорю, — ума не дам, как она туда залезла.

В трубке что-то недовольно пробурчали, а потом строгий голос заговорил:

— Ещё один… Дядя, тебе что поручено? Сиди на КПП, нехрен по территории шляться, не мешай волкам охотиться.

В горле застряла горькая обида, весь вечер я просидел в тишине, а к ночи мне вдруг стало очень жутко. Грудь разрывалась от произошедшей несправедливости, казалось, своим бездействием я согрешил страшнее, чем если бы из жалости пристрелил больную и обездоленную собаку.

При свете настольной лампы засыпалось плохо, но без него было ещё хуже. Мой сон походил на хмельной транс, обрывки мыслей переплетались с лоскутами снов, проецируя на зелёные стены сторожки пугающие человекоподобные фигуры. И вдруг по ушам ударил хруст треснувшего стекла. Я не сразу пришёл в себя и чуть не упал в обморок, спустив ноги с кровати. В слепящем свете лампы блестели осколки разбитого окна.

Всё ещё бившийся в треморе, я взял двустволку, обулся и вышел на улицу.

Территорию освещал единственный прожектор, прилаженный на крыше сторожки. Его света не хватило, чтобы дойти до амбара, поэтому я решил вернуться за фонарём. Но стоило мне переступить порог, как в голову ударила проснувшаяся паника. Кинулся к окну и увидел на земле, с той стороны, следы крупных собачьих лап.

Дальнейшие мои действия могут показаться тебе безрассудными, но мне, изъеденному изнутри, всё виделось вполне логичным и закономерным. Я ещё раз набрал начальнику, разбудил его, срываясь на крик, рассказал, что на ферме происходит откровенная чертовщина.