Солнце в зрачках

- IV -

День. Два, три. Четыре, пять, шесть. Неделя.

— А правда, что у вас глаза странного цвета?

Смеркалось. Небо в последние дни потихоньку солнечнилось. За последние дни парк осветлился из серо-дождливого в золотисто-зелёный. Завтра снова будет солнце, думал Анджей. Как она и говорила. Странная девочка, этим воскресным днём снова неслышно шедшая рядом, вслепую ощипывая невесть откуда взятую ромашку.

— Всегда считал их серыми. А кто вам сказал?

— Бабушка. Она сказала, что они у вас прозрачные-прозрачные. И такого цвета… Голубо-серо-зелёного. Меняются. Вы разве не обращали внимания?

— Может, и обращал когда-то… И что же ещё рассказывала ваша бабушка?

— Ну не сердитесь. Мне захотелось хоть приблизительно вас представить, а вас расспрашивать показалось как-то… не так.

— Я… я и не сержусь. Мне просто интересно.

— Сказала, что у вас волосы русые. Когда вы были моложе, они топорщились вечным шухером, но бабушке так больше нравилось, чем сейчас. А сейчас вы их зализываете и делаете аккуратный до жути пробор. Зрение у вас всегда было не очень, но раньше вы не носили очков, а вот как стали аудитором… Мне кажется, это у вас больше психологическое.

— Знаете, а мне порой кажется, что у вас нет ни капельки уважения к собеседнику… к гораздо более взрослому собеседнику.

— Взрослый, маленький — какая разница? Я встречала детей, которые в десять были взрослыми, и взрослых, которые в пятьдесят оставались детьми, — пожала плечами рыжая. — А знаете, я еду на конкурс в Лондон!

— Правда? Здорово. И когда?

— Следующим летом… Я хочу поехать туда так, чтобы поплыть через Ла Манш. Послушаю море, — Полина вздохнула. — Вот странно — я всю жизнь мечтала послушать море, а сейчас вдруг подумала, что всё бы отдала, чтобы его не только послушать, но и увидеть… Как быстро человек хочет большего, чем получает. Или даже только может получить.

Анджей задумчиво мерил шагами парковую аллею. Вглядевшись в её глаза сегодня, когда они не отражали ночной фонарный свет, он впервые заметил, что они затянуты лёгкой туманной дымкой. Та же гладь моря, только мутная после шторма.

— Полина, а вас можно вылечить?

— Можно, кажется, — она не удивилась его вопросу. — Нужна пересадка роговицы. А ещё радужки… и хрусталика.

— А почему…

— Почему мы до сих пор этого не сделали? Потому что дорого, — просто ответила она. — А мы сначала на квартиру копили, потом на машину, теперь Сашку на подготовительные курсы в институт записали — вы знаете, он такой умный, что я ему даже завидую чуть-чуть. Экстерном школу в этом году заканчивает, на химический в МГУ собирается. И не факт, что роговица приживётся, плюс большая очередь… Ничего. Я привыкла, — мельком грустная улыбка. — К тому же я так давно не видела, что даже немножко боюсь, что будет, если снова смогу.

— Да… А что за конкурс? Сколько туров, какая программа?

Уголки губ Полины вдруг поползли вниз. Забавно, но когда рыжая огорчалась, её лицо сразу становилось похожим на грустный смайлик.

— Вообще-то… я хочу туда поехать. Но не знаю, получится ли.

— Почему?

— Потому… — она скомкала белые лепестки в кончиках пальцев и отшвырнула в сторону. — Потому что ко мне снова отнесутся как к говорящей обезьянке. Как всегда. Как везде.

Анджей немножко воровато огляделся, прежде чем сказать:

— А мне кажется, там люди другие…

— Люди везде одинаковые. И какие бы они не были, для них я в первую очередь буду слепой, а потом уже — флейтисткой.

Анджей вскинул бровь:

— Мне кажется или в последнее время вы стали менее жизнерадостны, чем в первый день нашего знакомства?

— Может… Хотя нет, не может, — она тряхнула головой. — Я же Полина. Солнечная. А солнце всегда жизнерадостно. Вот с кого надо брать пример.

— У солнца бывают затмения.

— Лишь когда его закрывает чужая тень.

Три.

— Где вы взяли ромашку в августе? — спросил Анджей.

— Это у бабушки надо спросить. Она мне подарила.

— И вы так безжалостно ощипываете бабушкин подарок?

— Бабушка разрешила мне его ощипать.

— Зачем?

— Погадать.

— А, на любовь?

— Конечно. А зачем ещё нужны ромашки?

Два.

— Можно ставить их в вазу. Это гуманнее.

— Гуманнее было бы их не срывать, а раз уж сорвал… Хотя мне кажется, что такая судьба лучше бессмысленного увядания. Эта ромашка всё равно скоро потеряла бы свою красоту. Только осталась бы никому не нужной.

— Любопытная точка зрения.

— Вы думаете, это неправильно, да? Да… Наверное, цветы должны жить.

— Я даже сказать ничего не успел, а вы уже считаете себя неправой.

— Ну, иногда у меня случаются приступы… сомнений.

— Или затмений?

— Может, и так.

Последний лепесток белой снежинкой упал на серость асфальта.

— Всё? — спросила Полина.

— Всё. И что получилось?

— Не любит, — вздохнула она.

— И кто же этот мальчик равнодушный?

Рыжая скомкала стебель в ладони: