Соловьи не поют зимой

Глава 1

Льдистый луч проник сквозь щель в каменном изгибе пещеры, серебром рассыпался над гладкой поверхностью воды, похожей на глянцевую застывшую глазурь. В воздухе клубился белёсый пар непроницаемым мороком, и маленькие светлячки, точно искристые снежинки, мерцали в нём. Тишина стояла незыблемая. Но вот где-то упала капля воды, а за ней, рассекая тишину яркой вспышкой, раздался протяжный звук гуциня – кто-то в тумане коснулся струны, а затем ещё и ещё, до тех пор, пока мелодия – успокаивающая, глубокая, проникновенная – не рассеяла туман, не разогнала светлячков, взметнувшихся вверх.

Отступивший туман открыл картину, поражающую самое смелое воображение: над водой в позе лотоса парил прекрасный молодой мужчина. Благородные черты его лица могли принадлежать лишь истинному небожителю. Шелковистые чёрные волосы, слегка подколотые сзади заколкой, волной ниспадали до поясницы и могли бы составить конкуренцию самому дорогому шёлку. Мускулистое подтянутое тело и осанка явно выдавали мастера боевых искусств, а изящные тонкие пальцы говорили о многолетнем опыте игры на инструменте. Белое, будто сотканное из облаков и света ханьфу окутывало фигуру мужчины и делало её похожей на цветок лотоса, такого же нежного и стойкого, как гуцинь из белого нефрита перед ним. Гуцинь тоже заслуживал отдельного внимания: его изящная изогнутая поверхность искрилась в призрачном свете, струны отливали серебром, а шёлковая кисть трепетала от каждого звука.

Музыка то лилась потоком горного водопада, то струилась нежностью атласной ленты. То стихала, то набирала обороты и взлетала к сводам пещеры, волнуя и успокаивая, утешая и радуя. Так звучит песнь небожителей, так звучит Песнь очищения сердца.

- Кхм-кхм… - чей-то голос нарушил невообразимую красоту момента, и гуцинь, издав неровный гулкий звук, затих.

Игравший на нём поднялся, встал, едва касаясь ногами поверхности воды, и взмахом руки убрал со лба упавшую прядь волос. В следующее мгновение гуцинь испарился, по телу пробежала волна серебристо-белой чешуи, сменяя ханьфу на изысканный чёрный костюм, а длинную причёску на модную стрижку с убранной наверх чёлкой. Этот образ шёл мужчине ещё больше прежнего, и он, судя по выражению лица, прекрасно это знал.

- Зачем потревожил меня, Яо? – спросил он в полумрак пещеры, ещё не в состоянии увидеть нарушителя покоя.

Свет отразился в его тёмном взгляде, в котором можно было утонуть так же легко, как и очароваться голосом – глубоким и низким, с нотками уверенности и насмешки.

- Прошу прощения, господин Лун [«лун» - дракон], но я не мог ждать. Глава требует вас к себе, - этот голос звучал робко и высоко, хотя явно был не женским.

- Опять? – мужчина прошёл вперёд по воде и остановился у её кромки на светлом камне у выхода в тёмный грот.

Там же стоял и обладатель второго голоса – молодой паренёк тоже в костюме и с перекинутым через руку пальто. Он сложил руки перед собой и поклонился.

- Глава сказал, что это очень важно, что вам необходимо прекратить медитацию и вернуться.

- Да? – мужчина сделал вид, будто удивлён. – Неужели? Знаешь, что случилось?

- Нет, господин. Знаю только, что это очень срочно.

- Ладно. Идём.

Из пещеры они вышли в осенний парк на задворках старого китайского поместья. По дорожкам, выложенным белым камнем, ветер гнал жёлтые листья, накрапывал дождь, в пруду под деревянным мостиком, который они перешли, цвели лотосы. Яо открыл над господином зонтик, когда дождь усилился, и накинул на плечи принесённое пальто.

- Дождь, - проговорил господин Лун, выставляя руку из-под зонта и ловя несколько капель на ладонь, - странно…

- Сейчас осень, что странного? – удивился Яо, аккуратно убирая зонтик и помогая господину войти под крышу дома.

- Осень, - согласился тот, - но сегодня праздник Середины Осени, особенно важный день для нас. Если идёт дождь, это многое значит.

Яо открыл рот, но так ничего и не сказал. Ответа от него и не ждали. Господин Лун кинул пальто в руки вышедшему навстречу мужчине в форме прислуги и взлетел вверх по лестнице. Преодолев несколько метров длинного коридора, раздвинул створки деревянной двери и переступил порог.

Перед ним был кабинет, обставленный в старом китайском стиле. Внутри пахло тушью и персиками, в воздухе витали пары от палочек благовоний. За столом с совершенно прямой спиной сидел мужчина лет шестидесяти в классическом чёрном костюме, в руке он держал длинную кисть и искусно выводил ей иероглифы на большом квадратном листе из рисовой бумаги. Господин Лун откашлялся и склонил голову в вежливом поклоне.

- Дядя, ты звал меня?

Мужчина завершил последний иероглиф, отложил кисть и лишь тогда поднял голову. Он вышел из-за стола, заложив руки за спину, и осмотрел своего гостя.

- Я рад тебя видеть, Инчэн… - их взгляды встретились, и он исправился. – Прости, я помню, что ты не любишь своё личное имя, хотя до сих пор не понимаю, чем тебе не угодила серебряная пыль…

- Дядя! – господин Лун явно не настроен был слушать его слишком долго, и этот резкий и слегка высокомерный оклик дал собеседнику это понять.

- Хорошо, хорошо, Юань Лун, сразу к делу. Но ты ведь и так уже почувствовал? – дядя испытующе посмотрел на племянника.

Тот поджал губы и вздохнул.

- Что именно? В эти два года, пока медитировал, я много чего чувствовал.

- Снег покрывает цветы мэйхуа, лепестки персиков пролетают десять тысяч ли, и море опрокидывается в небо…

- Дядя, хватит загадок! Что случилось? Ты вырвал меня из медитации за неделю до завершения полного цикла энергии в Праздник Середины Осени, в который к тому же ещё пошёл дождь! Что происходит?

- Вот видишь, ты всё понимаешь, - дядя отвернулся и посмотрел в окно, за которым простиралась серая даль неба. Он будто специально мучил племянника ожиданием, и это было действительно так, потому что в следующий миг он рассмеялся, снова обернулся и похлопал его по плечу. – Драконьи письмена активированы. Мастер Тиссонай связался со мной вчера вечером и сообщил, что все иероглифы проступили. Медлить больше нельзя.