Совы прилетают в полночь.

Глава 1.

Осторожно поставив ногу на хлипкую деревянную ступеньку, посветила фонариком, всматриваясь в тёмное нутро подвала. Спускаться под пол одной мне ещё не приходилось. Примерившись, я со вздохом поставила вторую ногу и услышала неприятный деревянный скрип. Понятно, ведь всё это мастерил ещё мой дед, да и то в молодости. Сердце ухнуло в район пяток и возвращаться не спешило. В нос ударил запах сырой земли вперемежку с гнилыми овощами и кошачьими экскрементами. Стараясь дышать только ртом, я подхватила с крышки люка ведро и сделала ещё один шаг вниз.

С тихим хрустом ступень подломилась. Ведро полетело в одну сторону, фонарик в другую, а я рухнула вниз, судорожно хватая руками воздух. Удар и темнота.

Возвращаться в мир живых было непросто. Голова гудела как чугунный колокол. Рядом кто-то разговаривал, но звук доходил словно через слой ваты. Пришлось сосредоточиться, чтобы хоть что-то понять.

— Куда идти? – мужской скрипучий голос прозвучал где-то рядом. Захотелось открыть глаза, но у меня ничего не получилось. Вот черт! Но я же жива? Я напрягла слух ещё сильнее.

— В подвал, там у меня печь, — ответил другой мужчина басом, чуть кряхтя. Мозг тут же нарисовал образ тучного человека, которому ходьба дается с некоторым трудом.

— Печь? – смешок и непонятная возня. – Ты их что, сжигаешь?

— А куда, по-твоему, я должен девать все эти трупы? Каждый третий клиент убивает или калечит. Лечить пустышек никто не берётся. Проще добить и отправить в печь, — последовал ответ с одышкой в голосе.

— И то верно, — протянул первый и вздохнул с сожалением: — Красивая девка.

— Красивая, — согласился с ним тучный, шумно выдыхая. – Сирота. Два дня назад пришла. Брать не хотел, жаль было, но она сама словно умереть рвалась. Всё объяснил, чё уж там скрывать, но эта, сцепив зубы, пошла в самое пекло, в подавальщицы. Ну и вот результат...

— Сразу в печь или потом?

— Потом, — вздохнул тот, кто, по всей видимости, был тут хозяином, — к вечеру ещё будет – одна или две.

Голоса начали от меня удаляться. Хлопнула дверь, и стало тихо. Время шло, а я всё так же не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. То, что я услышала, пугало. Было жаль бедную девочку, одно было непонятно, где я и зачем мне вообще дали всё это услышать? Вывод напрашивался неутешительный, но логичный. Упала, ударилась головой, а всё происходящее вокруг – галлюцинации.

Наконец, что-то поменялось. Холод пришёл вместе с болью. Болело всё тело, словно меня пинали ногами. Осторожно открыв глаза, сделала неутешительный вывод. Галлюцинации всё ещё со мной, потому что ну не могла я оказаться в подвале с огромной печью. Встав с каменного пола, где я столько времени лежала в непонятной и неудобной позе, поправила кусок холщового полотна с кровавыми разводами и, чуть придерживаясь за стену, чтобы не упасть, осмотрела мрачное место.

Каменные стены, печь, грубо сколоченная лавка, огромный сундук в углу. Гора грязного тряпья, на котором я и лежала. Свет в помещении был странным, откуда он шёл, определить не могла. И не темно вроде, но рассмотреть что-то сложно. Тошнотворный запах вперемежку с гарью встал комом в горле. Сделав глубокий вдох, я пошла вдоль стены, чтобы посмотреть, что скрывается в недрах сундука.

Крышка открылась легко, но чуть не захлопнулась обратно – я с трудом ее удержала, заглянув внутрь сундука. Совершенно незнакомая мне девушка нервно хлопала ресницами и хватала ртом воздух. Я поднесла руки к лицу и с ужасом прикрыла рот ладонью. Крик сдержала с трудом. Теперь я уже поняла, что на внутреннюю сторону крышки прикреплено зеркало, и в нём отражается мое новое лицо. Разговор двух мужчин, моё состояние – всё встало на свои места.

Мозг лихорадочно искал выход из этой катавасии, а руки зачем-то перебирали вещи, что лежали в сундуке – впрочем, вещи мне пригодятся. Несколько плащей, платьев и башмаков разной степени поношенности. Я быстро вытащила из сундука подходящее и оделась. Хоть и понимала, что это вещи девушек, которых уже нет в живых, и их, возможно, снимали именно с трупов.

Надела платье и только тут сообразила, что дверь могли запереть, чтобы сюда никто не вошёл. Что же делать? Страх придал сил и решимости. Пусть я не совсем понимала, что происходит, но жить мне хотелось очень сильно. Накинув на плечи ещё и плащ, дёрнула ручку. Не сразу, но тяжёлая дверь поддалась, а я оказалась в огромном коридоре. Запах гнилых овощей, сырого мяса и алкоголя ударил в нос. Откуда-то сверху слышались громкий топот, смех и разговоры. Мысленно молясь всем Богам, что есть на белом свете, я пошла искать выход из этого странного и страшного места.

Идти было больно, между ног саднило, словно в меня всадили кол, болел живот, и ссадина на горле неприятно зудела. Рассмотреть в небольшое зеркало, что со мной не так, я не смогла, только увидела огромный синяк и следы пальцев. Впрочем, следы насилия были по всему телу, даже укусов. Следы от зубов на внутренней стороне бёдер! Остаётся лишь гадать, что пережила девочка, пока не умерла – а что она умерла, я не сомневалась. Зачем меня поместили в её многострадальное тело?

По ногам потекло, явно открылось кровотечение. Зажав между ног подол платья, чтобы за мной не тянулся шлейф крови, я плотнее запахнула плащ и накинула капюшон. Вот и выход на улицу, рядом с чёрным входом. Мне из подвала, если осторожно выглянуть, была видна, дверь кухни, из которой валил пар, и она была распахнута настежь. На цыпочках я вышла, и, чтобы меня не обнаружили, обогнула по дуге пятно света.

На улице ночь, вокруг темнота, а я совершенно одна и понятия не имею, куда идти, что делать и где искать помощь. Одно ясно точно, с дороги надо убраться. Рядом ухнула сова, резко вспорхнув с ветки. Сердце сбежало в пятки, а ноги, которые и так шевелились с трудом, совсем подкосились.

Птица, шурша крыльями, сделала круг и села мне на плечо. Жёлтые глаза странно светились. Тело прошиб озноб.

— Уху-ху, — выдала сова и, снова вспорхнув, полетела вдоль по дорожке, словно приглашая идти за ней. Может, я просто придумала это себе, но поплелась за птицей. Придерживая ноющий живот рукой, чуть спотыкаясь, шла так быстро, как только могла. Жёлтые глаза совы в кромешной темноте служили маяком. Шли мы какими-то задворками, потому что параллельно нашей тропинке вдалеке сияли ярко освещённые улицы, играла музыка, было слышно громкие разговоры.