Созвучия

***

В безрадостном дне,
В недосмотренном сне
Заточенный нож –
Переживешь…
Ложь – ну и что ж?
Цена ей грош,
Жизни налет –
Пройдет…

Инга быстро шла по темной улице, хотя никуда не торопилась. Где-то здесь ее дом – она ищет его уже минут пятнадцать. В чужом городе все всегда не так.
Внезапно из-за угла вынырнул мужчина. Инга налетела на него, не успев остановиться. Она наклонилась, чтобы помочь ему подобрать разбросанные вещи – какие-то папки и барсетка.
— Смотрите-ка! – мужчина широко улыбнулся и протянул ей одну из выпавших карточек. – Вам пригодится, зайдите как-нибудь.
Девушка озадаченно повертела в руках визитку, силясь разобрать буквы в темноте.
— Бэт Кейв? А разве они не?..
Она огляделась. Человек исчез. Девушка сунула визитку в карман кожаных брюк и пошла дальше чуть медленнее.
Название Bat Cave знакомо ей давно – так назывался легендарный лондонский клуб, где собирались готы первой волны. В бурные восьмидесятые их называли бэткейверами. Кажется, в восемьдесят пятом или позже клуб закрыли. А может и нет – карточка есть, адрес есть…
Съемная квартирка Инги на окраине города – добираться долго и нудно. Вместо кровати – гора спортивных матов. Крошечная кухня выше всяких похвал, уходить не хотелось. Инга сидела там вечерами, потягивая крепкий чай. Однако сегодня одной побыть не суждено: в гости напросилась Ефинда Альвсен.
Фини — вокалистка из Швеции, высокая, стройная и белокурая, очень уверенная в себе и умеющая пользоваться людьми так, что они этого не замечали. Она внимательно изучала протянутую ей карточку клуба летучих мышей, пока хозяйка квартиры заваривала чай.
— Удивительно, что я про этот клуб ничего не слышала…
Она говорит с сильным северным акцентом, который начисто исчезает при пении.
— Сходим как-нибудь?
Девушки наведались в клуб не вдвоем, а впятером: Фини стоило только намекнуть, что можно присмотреть очередную площадку для выступления, как ее девчонки ринулись туда.
Все ожидаемо: накурено до непроглядности, толпа размалеванных парней и девушек, светильники в виде летучих мышей на стенах. Музыка – немецкий дарквейв в шустрой обработке.
— А, Мисс Гримм! – вчерашний знакомый сидел за барной стойкой. – Знал, что придете!
Он тут хозяин – быстрее всех это поняла Ефинда.
— Мисс Гримм? – Сельма обернулась к Инге с флегматичным смешком. — Это «Крэдл» что ли?
Мужчина молчал. Молчала и «мисс Гримм». Нора и Бэки сели за стойку и заказали себе что-то, а Фини пошла осматривать сцену, будто все решено и завтра у нее здесь концерт.
— Позвольте, я вас угощу, — хозяин подсел ближе к девушкам.
Инга заказала мартини со льдом и только стала взбираться на высокий табурет, который заранее ненавидела…
И проснулась. Было еще темно. Какое-то время она прислушивалась к тихому дыханию Игоря, потом встала и пошла на кухню. Подобные сны преследовали ее около полугода – Фини, Сельма, Нора, Бэки снились постоянно, а незнакомые люди появлялись каждую ночь. И неизменно: тьма, клубы, сцены, дым, грохот.
Инга поставила чайник и села у окна. Прошел ровно год с тех пор, как она ездила в Швецию, а кажется, все случилось вчера. И случилось как-то нелепо: подошел после концерта человек, пожал руки ребятам и кивнул ей, объяснил, что работает переводчиком при шведе, который по рок-клубам шляется и таланты ищет. Чушь, подумала тогда Инга, такое только в кино бывает – «заметил», пригласил, раскрутил… Круз тоже посмеивался, однако первым свалил. Легко ему было уехать, бросив всех и все! Ясно, опыт работы заграницей сложно переоценить, тем более самолюбию молодых людей не могло не польстить внимание.
Оказалось, не все музыканты заинтересовали искателя талантов – он остановил выбор на ударнике, гитаристе и клавишнике. Вокалисту обеспечили промоушен только потому, что он был единственным, кто не артачился покидать родину, и его успех должен был убедить остальных. И убедил: Мракобес начал уламывать Тимура, не желая ехать в одиночестве. Тим долго взвешивал за и против.
— Ну, смотри, — говорил он Инге, — в этой стране никому ничего не надо кроме «Фабрики звезд» и альтернативы типа «Слота». Музыкальная индустрия на нуле, нам с тобой делать не фиг – ни работы, ни учебы, ни семьи… точнее, родителям помочь не помешает, правда?
Она кивнула, глядя в горящие глаза Тима. И во взгляде его появлялось все больше энтузиазма, будто ему удалось самого себя убедить в правильности решения.
— И вот появляется какой-то тип, которому что-то в этом гадюшнике понадобилось и даже понравилось! – он прерывисто засмеялся. – Мы! Такие как есть, без попсово-альтернативных примесей, потому что на севере еще слушают нормальную музыку. И умеют работать с музыкантами и записывать. Круз прислал – даже его конфеткой сделали!
Теперь смеялась она – так что все посетители кафешки обернулись в их сторону.
— Тебе не кажется странным, что этого товарища занесло в Россию? И даже не в столицу. Что-то тут не так…
— Все так: дешевая рабсила, — хмыкнул Тим, — мы непритязательны, привыкли ко всему, выживаем в любых условиях и готовы пахать за спасибо.
— Тогда твои химеры о помощи родителям тают…
— Там обменный курс выгоднее, — заспорил Тим, — мы вроде гастарбайтеров. Причем, едем втроем, уже легче…
Чайник заворчал с плиты. Инга нехотя встала и отыскала на полке свою кружку.
— Что-то участились твои ночные бдения, — на пороге кухни возник Игорь.
— Прости, думала, не разбудила тебя…
— Я сам проснулся. И решил составить тебе компанию.
Он сел за стол. Инга налила чая себе и ему. Из-за этого человека она и не хотела тогда уезжать. Она улыбнулась этим мыслям, разглядывая своего избранника. Вот сидит он рядом с ней, машинально барабаня длинными пальцами по столешнице. По пояс голый, темно-русые волосы растрепаны, лицо полусонное. Разве можно представить, что его когда-то не было в ее жизни?
Познакомились они в актовом зале подросткового клуба. Зал большую часть времени пустовал, а потому работавшая в клубе мама подруги доверила Инге ключи. Девушка приходила почти каждый день — играть на рояле. Синтезатор жил на репетиционной базе, а дома, особенно в гостиной с пианино, постоянно толокся народ – не поиграешь спокойно. Рояль прекрасно настроен, времени предостаточно, никаких посторонних шумов и надоевших лиц. Инга играла свои песни, иногда тихонько напевая, отрабатывала партии чужих и даже вспоминала гаммы, чего сама от себя не ожидала. Дивное было время! Совершенно новые ощущения от игры в таком месте. Порой Инга просто сидела на рояле, глядя в большое окно. На площадке перед клубом, радуясь весне, бегали дети. Казалось, в щели окна сочился запах перемен и больших надежд.
И вот однажды, доиграв очередную песню, Инга услышала легкий хлопок. Ее чуткий слух уловил странный призвук – какое-то бряцанье, дребезжание. Звук донесся из глубины зала, а не из-за двери. Может, порыв ветра ударил в неплотно закрытое окно? Помедлив несколько секунд, Инга пошла в зал мимо окон. Справа мелькали ряды бордовых кресел, слева – белый свет из окон. Все закрыты. Сердце учащенно забилось, сколько она ни твердила ему, что волноваться не о чем — порой ей слышатся несуществующие звуки. И вдруг под ногой что-то брякнуло. Наклонившись, Инга увидела полупустую коробку карандашей. Переведя взгляд на окно, она заметила, что свет, лившийся с улицы, словно разбавлен чьей-то тенью. Все больше волнуясь, девушка осторожно отодвинула штору.
— Привет! – сказал сидевший на подоконнике длинноволосый парень в сером свитере. – Я уж понял, что ты меня найдешь, так что…
Она ошарашено молчала. Даже приветствие не слетело с пересохших губ. А в голове тем временем пронеслась добрая сотня мыслей: как он сюда попал, почему она его не заметила, кто он, что делает здесь, давно ли, зачем?.. она протянула парню коробку карандашей, продолжая молча разглядывать его.
— Спасибо. Надо было самому подобрать, но я решил, что напугаю тебя, если спрыгну с подоконника.
— И давно ты здесь? – наконец прохрипела Инга.
— С утра. Или вообще? Вообще неделю или чуть больше – только не сердись, ладно? Я просто люблю здесь рисовать – тихо, спокойно, никто не мешает. Да еще и музыка, — он приветливо улыбнулся, — я тогда подумал, если ты будешь знать о моем присутствии, тебя это, наверное, смутит, и ты либо перестанешь играть, либо не сможешь до конца расслабиться.
— А тетя Оля знает?
— Какая тетя Оля?
— Кто тебя сюда пустил?
— Тетя Шура, библиотекарша. Ключ у меня есть, не волнуйся.
— Да я и не волнуюсь. И все-таки с твоей стороны не очень красиво…
Парень соскочил с подоконника и взял Ингу за руку, словно в знак извинения.
– Понимаю, согласен. Это, наверное, равносильно взглядам через плечо, когда рисуешь, да? Но мне нравилось тебя слушать и не хотелось, чтобы ты бросила играть из-за меня. Прости и не бери в голову – в конце концов, чего тебе стесняться?
— Да не в этом дело… — замялась она, — хотя стесняться есть чего, играют люди и получше.
Он молча ждал продолжения.
— Дело в том, что ты не ощутим. Обычно присутствие человека чувствуется, даже если его не видно и не слышно, но я тебя не почувствовала.
— Видимо, потому что я был далеко. Вот смотри, — он протянул ей три карандашных рисунка, — считаю своим долгом отплатить откровенностью за откровенность. Раз уж я невольно тебя послушал, ты вольно просмотри. Это впечатление от твоей музыки.
Она стала разглядывать рисунки, признаюсь, что ничего не понимает в живописи. Размытые лица, тени людей, сплетенные ветвями деревья, но как показалось Инге, больший упор сделан на передачу света и тени, нежели на форму и четкость линий.
— Пока музыка звучит, трудно удержать образ, — пояснил парень, — нарисовал под диктовку, как успел.
— Интересно, что к какой песне относится, — Инга вернула ему рисунки.
— Если сыграешь, скажу, а так, извини, не вспомню. Кстати, меня зовут Игорь.
Инга поразилась, как легко он узнавал каждую мелодию, которую она играла. И как легко ей было играть незнакомому человеку. Впрочем, играть – не петь, музыка – материя надсловная, как она ее определила. С одной стороны, это универсальный язык, с другой – совершенно не подлежащий расшифровке. Это игра ассоциаций, и редко у кого они совпадают. Можно выразить все без утайки и никто не поймет до конца. Свобода и тайна в одном флаконе.
То, что увидел в ее музыке Игорь, не совпадало с ее восприятием. Его образы статичны. Инга же, пока играла, жила в этом образе, и он жил в ней, переливаясь красками, запахами, ощущениями. Как можно соотнести слушание музыки со стороны и игру? Как сравнить восприятие художника и музыканта? Мужчины и женщины, в конце концов! Зря только Игорь сказал ей, что рисовал под диктовку – теперь, играя свою музыку, она видит его картинки. Все равно, что клип на любимую песню, к которой уже сложился другой видеоряд. Кто-то эти образы поймал и смонтировал, а ты каждый раз создавал их заново, именно «под диктовку». И хотелось, с одной стороны, придать четкость музыке, но с другой — заключение в рамки убивает ее.
Инга играла, а Игорь сидел на рояле, перебирая рисунки. На следующий день он уже не прятался за шторкой, но и не знал, куда податься, чтобы не мешать Инге, да чтоб самому было удобно.
— Устраивайся, где хочешь, ты мне не мешаешь.
И он опять сел на подоконник, ближе к сцене. Разумеется, присутствие Игоря немного сковывало, и от пения Инга отказалась наотрез. Зато она могла всецело посвятить себя музыке, что пойдет на пользу группе. Когда ей надоедало играть, а ему рисовать, они говорили или молча разглядывали рисунки. Иногда Игорь рассказывал Инге о каждом из них, о его предыстории, чувствах, которые испытывал процессе создания, порой даже объяснял символы, которых она не замечала.
— Здесь все так четко и осмысленно. После такой концептуальности музыка выглядит полным бардаком.
— Музыка сама по себе гармония, или как там? Мелодия и гармония, да?
Инга кивнула.
— Какая же необходимость что-то домысливать? – он усмехнулся.
— Но разве ты изначально не знаешь, что будешь рисовать?
— Редко. Максимум – подборку цвета, если это вообще в цвете. А так – рука ведет и куда-то приводит. Такой подход непрофессионален. Разумеется, если никакой идеи в голове нет, а просто хочется порисовать. Если идея есть, я ее отображаю.
— Прорисовываешь композицию?
— Бывает, но чаще ленюсь.
— У меня лишь однажды таким образом получилась песня – я четко знала, что хочу создать, как это должно выглядеть: вступление, куплет, припев, соло из четырех тем и заключение, причем должно это быть похожим на сонату, но остаться песней! И как ни странно, получилось.
Подруга спрашивала, кто он, откуда, где работает и работает ли вообще, женат ли… Инга с удивлением осознала, как мало знает о нем и не хочет знать больше. О чем же они говорили все это время? Неужели только о музыке и живописи? Нет, о снах и книгах тоже говорили. Игорь читал Инге свои стихи и уговаривал ее спеть песни, которые знакомы ему лишь мелодически, но она не могла решиться. Это человек из другого неведомого мира, но каким-то непостижимым образом их миры пересеклись, и возникло ощущение, что так и должно быть, словно они сто лет знакомы и встретились после долгой разлуки.