Спасение

1.

День сегодняшний был таким же, как вчера и позавчера, все они в последние недели слились в однообразную серую череду, с тех пор, как Лидия оказалась в таких же серых стенах киевской больницы. Сероватые бинты на руках и ногах, серые лица, даже боль, постепенно уходя от нее, приобретала какой то серый оттенок. Казалось, вся ее жизнь теперь окрашена в этот ненавистный цвет.

±++++
После пожара в собственном имении ее спас подземный ход… и портрет любимого человека. Она помнила, как в панике убежала со двора имения, до смерти напуганная толпой окруживших ее озлобленных крестьян с вилами и косами, в намерениях которых немедленно свести с ней счёты сомневаться не приходилось, как судорожно запиралась в доме на все замки, занавешивая окна, сквозь которые уже виднелись первые языки пламени. Тогда для нее казалось спасением увидеть лицо любимого Алешеньки, единственного в этом мире человека, к которому Лидия решилась бы придти со своей бедой, не задев собственной гордости. Хотелось забиться в самый дальний угол и прижаться всем телом к так реально представляемому рядом Алеше, ощущая себя в его крепких объятиях…
«С тобой не страшно и умереть, любимый, единственный мой», — шептали помертвевшие губы Лидии, а глаза безразлично наблюдали, что внутрь дома уже проникли первые языки пламени, вот они робко начали лизать бархатные портьеры…
Внезапно какая то шум и возня у входа в ее спальню привлекли внимание пани. Опомнившись, она рывком распахнула тяжёлую дверь.
— Это тебе за Катрусю, проклятая! — страшный, обросший мужик с размаху опустил топор на спину… ее служанки Ирки. Во все стороны брызнула кровь… Не помня себя, Лидия дико взвизгнула и замахнулась на убийцу тем, что оказалось у нее в руках. Портретом Алексея в тяжёлой деревянной раме, который она до сих пор судорожно прижимала к себе, ещё минуту назад собираясь умереть.
Теперь она с ужасом, как будто со стороны видела, как угол увесистой портретной рамы ударяет мужчину по голове, он медленно оборачивается к ней, в глазах мелькает узнавание. Но в следующее мгновение они уже стекленеют, и жуткий человек падает к ее ногам.
— Убила… Впервые в жизни сама убила, — ужасается Лидия.
А вокруг уже вовсю разгорается пламя, его языки пляшут по обивке мебели, перепрыгивая с одной вещи на другую.
Только тут до нее начинает доходить вся кошмарность ситуации, в которой она оказалась. Это словно взрывает ее мозг изнутри, отрезвляя и резко проясняя сознание.
«Жиииить! Я должна жить!!!»
Опомнившись, Лидия Ивановна отбрасывает в сторону ставший вдруг ненужным ей портрет — теперь она отчётливо понимает, что это не более чем кусок холста. И стремглав мчится в гостиную, мысленно устремляясь к шкафу, где традиционно хранит самое ценное. Здесь огонь бушует ещё сильнее, чем в коридорах, Лидии после нескольких попыток все же удается распахнуть настежь дверцы шкафа. Когда то боявшаяся вытащить из горящего камина брошенный туда крепостной Катькой портрет, теперь она как будто со стороны наблюдает, как ее собственные руки судорожно выхватывают буквально из огня деньги, ценные бумаги, драгоценности.
Она не чувствует боли, хотя уже схватились жаром шелковые перчатки на пальцах, и теперь он прожигал нежную кожу. Лидия хватает с незагоревшегося ещё стола скатерть, запихивая в нее все, что удалось выхватить из пламени и бежит к черному ходу из имения, которым до нее пользовалась кухонная прислуга при доставке на кухню продуктов.
Кухня тоже уже вовсю полыхала. Лидия рванулась сквозь огонь, сжимая в руках связанную в узел скатерть.
Дым выедал глаза, кринолин на платье занялся огнём. Зацепилась за что-то, случайно опрокинув на себя полное ведро, в котором оказалась вода, и это ее спасло, потушив на ней одежду. Лидия буквально вывалилась на задний двор имения из черного хода, уже практически теряя сознание…
Она пришла в себя спустя несколько минут, одержимая одной мыслью — убраться как можно быстрее и дальше отсюда. Ее собственный дом перестал быть для нее крепостью. Пугали даже стены, за каждой из них ей представлялось теперь по такому же страшному человеку с топором, от одной мысли о котором становилось плохо.
Лидия чуть ли не силой заставила себя встать. Приподняв обгоревшие кринолины, чуть ли не полностью оголяя при этом обожженные ноги, спотыкаясь и падая, она подобрала валявшийся рядом узел из скатерти и побрела прямо к лесу, вполне справедливо опасаясь выходить на дорогу у самого имения, на которой ее сразу же могли заметить те самые крестьяне. Несмотря на весь ужас от пережитого, а может, благодаря ему, ее сознание было как никогда ясным — теперь она прекрасно понимала, насколько глупым было все усиливавшееся у нее в последние недели цепляние за бесконечно дорогого для нее, но увы, безвозвратно ушедшего Алёшу, за их якобы свадебный портрет с никогда не существовавшей в реальности свадьбы и, наконец, ее намерение умереть рядом с этим портретом… Сейчас она готова была идти, нет, бежать подальше от страшного места, бывшего когда-то ее родным домом, бежать куда глаза глядят, в поисках спасения. Только вот физические силы Лидии были, в отличии от моральных, на грани полного истощения. Она не помнила, какое расстояние ей удалось пройти тогда, в ту страшную ночь. Обессилев, ещё несколько часов назад роскошная пани Шеффер, а теперь — неузнаваемо грязная, обгоревшая оборванка рухнула на землю, прислонившись к стволу дерева и так и уснула, крепко прижимая к себе драгоценный узел, неподалеку от ведущей из ее имения дороги.