Спасибо, Бездна

Спасибо, Бездна

            Снова в поту… Отмерены дни, остаётся провозгласить: «Обречён».

И воспеть оду печали.

            И что же, я сменил образ солнца — на её данность? Если бы я не знал о существовании дьявола, я бы точно стал атеистом. Впрочем, когда кончается старый, и начинается новый цикл, появляется и шанс изменить мир.

            Да, кто-то выбирает жертвенность взамен добродетели, как высшее её проявление, которое разрушает основу нравственного выбора… словно настаивая на том, что творец и творение — не достойны благословения на праздную встречу.

            Скупость — залог откровения.

            Омар Хайям и Амир Хосров, великие поэты, на чью долю выпало столкновенье с невзгодами, с пороками, способными денотатировать человеческий дух, — выступили наиболее самоотверженными среди своих современников. И они верили, что встретят создателя. Того, отнюдь, не желая.

            Status praesens: разочарованность? — Specie. Кто из нас не разочаровался бы в собственной гордости, когда немощь и страх обитают повсюду… Черпающие вдохновение из прелюдий внешнего действия, поистине достойны восхищения: иные бы углубились в себя, отдав предпочтение саморефлексии, как европейские нигилисты. Но наиболее безрассудные — стремятся к подобию. За власть и могущество…

            Таков договор, тлен за дар холодной звезды. Ариман не отступит в решении.

            Неделя для принятия смерти. И как теперь оправдываться перед забытой мечтой? Иллюзия, что мы когда-нибудь будем вместе, — пожалуй, ценнейшее, о чём приходится сожалеть.

             «То треск хрусталя», — голос разбил тишину:

— Разрешишь?

— Ложись. — Проронил я, смотря исподлобья на тень.

— Последняя ночь, Гайомарт, хорошо?

— Да мы и договаривались на одну.

— Тогда, деньги вначале, пожалуйста.

            Я протянул среднюю пачку.

— Новенькие.

— У клерков-то водятся «свежие деньги».

— «Pecunia non olet». — Печально заявил я.

— Что? Я не очень разбираюсь…

— «Деньги не пахнут», — слова Веспасиана о… не важно. Иди ко мне.

— С этого надо было начинать.

            Единственное преимущество тени — её безотказность. Или поспорить... Но с кем? С безымянным философом? С аспектом влечения к бездне…

            К слову о тьме: меня всегда вдохновляли картины Эдварда Мунка и Здзислава Бексиньского. Между ними — метафизическая связь. Отдельные штрихи и направления прорисовки передают ранимый опыт самопознания.

            Кротость — внутренний мир, и безутешность — как реакция на бушующий хаос, на разобщённость в обществе. И, будто в преломлении цветного стекла, на которое медленно ниспадает свет и частицы комнатной пыли, — желание проникнуться болью. Не для погружения в бездну или услады за метанием в её испепеляющих бликах. — «Родство душ». «Kern unserer Wesens».

— Великолепно. — Протянула она.

— Ты дописала поэму?

— Ещё нет, вернее, я и не планировала.

— Почему? У тебя неплохо получалось.

— Как бывает... Нет вдохновения.

— Ужасное чувство.

— Не очень. — Безразлично проговорила она. — Наверное, — не моё. Не творчество, стихи. Вообще-то, я давно хотела попробовать себя в живописи.

— Помочь с формами? С перспективой? — Оживлённо подхватил я.

— Запуталась. Я научусь. Вот только, скорее всего, придётся самой…

— Не буду настаивать. Ты уезжаешь завтра?

— Сегодня утром. Через несколько часов. — Прибавила она с грустной радостью.

— Тогда, я провожу?

— Нет, отпусти, Гайомарт. Я попробую собраться с мыслями по дороге.

             «Или найти ещё подработку», — подумал я про себя.

— Конечно-конечно.

— Ты расстроился?

— Нет, но, время — время быстро летит! Не замечаешь, как проходит юность. Жизнь. Ну и так далее. — Добавил я, больше не желая придавать значение скуке. Или тоске. — По крайней мере, в этот момент.

— Да, понимаю. — Воодушевляюще подтвердила она.

— Ты вернёшься в Лондон? Когда-нибудь?

— Не скоро. Но, возможно.

— Возможно. — Процедил я.

            Что заставляет меня чувствовать это влечение? Идолы рода?..

            Изучение тайны анимы в её самозабвенных порывах, слишком символично, чтобы казаться безумием. Представить, как любят, страдают, творят... Стоит сравнить. И как бы ни усложнялись социальные институты, отдельно взятый индивид всегда будет делить на «своих» и «чужих», и, соответственно, выбирать круг общения.

            Трудно выходить за рамки и страшно признавать различия. В частных случаях, — даже болезненно. «Spes est ultimum adversarium rerum solatium». Гораздо проще бить стену.