Стакан безысходности

Стакан безысходности

­–Стакан безысходности, пожалуйста, – голос Смерти как всегда тих, но от этого голоса ещё никому не удалось скрыться. И горе тому, кто хотя бы попытался.

Бармен кивает – заказ ему привычен, да и Смерть – клиент постоянный, но уточнение всегда необходимо:

–Вам со льдом?

–Нет. В чистом виде, – Смерть не тревожится этим постоянным вопросом.

–Будет сделано, – Бармен откланивается, а Смерть продолжает, обращаясь ко всем и ни к кому:

–Безысходность со льдом пьют только дилетанты. Профессионалы предпочитают пить её чистоганом.

Бармену знакомо и это рассуждение, он привычно на него не реагирует, а торопится выполнить заказ Смерти. Одно мгновение и его рука уже выбрала людскую жизнь. Непримечательную, совершенно обыденную, недавно собранную из осколков разочарования прошлого.

У Бармена нет жалости и нет сочувствия. Жизней в его распоряжении много, не станет же он жалеть каждую?

Встряхнуть жизнь, словно бутылку, положить в ведро с неприятностями, для охлаждения напитка (подавать безысходность тёплой? Увольте! На это способен такой же дилетант, который пьёт безысходность со льдом).

У людской жизни тем временем неприятности. Примерно к моменту охлаждения её до десяти-двенадцати градусов этого человека подставили на крупную сумму денег, обанкротили его бизнес, и бросили друзья.

Бармен достаёт людскую жизнь из ведра с неприятностями, аккуратно надрезает её, вселяя новые капли к безысходности – выбранной людской жизни изменяет любимый человек. Бармен наливает людскую жизнь в высокий стакан, напротив, чуть-чуть подогретый выше комнатной температуры – и у выбранной людской жизни заболевают родители. Страшно заболевают, неотвратимо.

Бармен присыпает безысходность тленом и у выбранной человеческой жизни горит квартира, а следом, без всякого предупреждения угоняют машину.

Бармен ставит почти готовый напиток на кружевную салфеточку (во всём должен быть порядок) и у выбранной людской жизни кончаются всякие силы – где-то в огромном неприветливом мире эта очередная жизнь сидит на бортике ванной в дешёвом гостиничном номере (на что хватило денег), смотрит на весело бьющую чуть ржавую, но ледяную воду…

–Ваш стакан безысходности, – Бармен ставит напиток перед Смертью.

–Благодарю, – Смерть берёт стакан, отпивает, решая судьбу выбранной для напитка незначащей людской жизни.

–А я люблю коктейли! – весело отзывается Голод. Он пришёл раньше, чем Смерть, и уже успел опрокинуть пару коктейлей.

Смерть смотрит на Голод равнодушно. Голоду становится не по себе, и он торопится переключить внимание:

–Вот в моём сейчас две трети разочарования, восемь капель предательства и ещё чуток одиночества.

Бармен кивает, подтверждая. Он сам выбирал жизни для этого коктейля, как и для прочих. Выбирал жизни, встряхивал их как бутылки, разбавлял изменой и тоской, разоблачал, подкидывал льда, перчил истерикой…

–Не люблю коктейли, – отзывается Смерть очень тихо и поворачивает голову к тихо молчащей Чуме, которая пришла первой. – А ты?

–Я пью всё! – весело отвечает она. Она младше всех и старается ни с кем не портить отношения, уверенная в единстве их сил. – Вот!

В её стакане ядовито-зелёная жидкость.

–Это тоска и боль, – отвечает Бармен на непрозвучавший ещё вопрос Голода.

Для этого напитка Бармен сначала подсластил выбранную жизнь, затем отравил ядом, вытряс все сердечные муки, затем наделил плоть язвами и страданиями. Можно было бы разделить этот урон на две-три жизни, и тогда ничего бы не было отвратительного в жизни одной единственной, но Бармен искренне верил в то, что если есть возможность, то пусть лучше будет одна загубленная полностью жизнь, чем две или три несчастные.

–А вкусно? – хищно облизывается Голод.

–Обойдёшься! – смеётся Чума и прячет стакан ближе к себе. С Голода станется и выпить чужое.

–Жадина! – обижается Голод и обращается к Бармену, – эй, гарсон!

–Выпейте этот, – холодно возражает Бармен. – Прежде его, иначе другого вам не видать.

Смерть смеётся. Голод пристыженно сопит, Чума прячет глаза.

–Вы чего сидите здесь так, словно уже поругались? – весёлый голос, задорный и обманчивый этой задорностью вмешивается в тихое распитие. Это Война.

Она отходила, и лишь теперь вернулась.

–Не отнимайте мою работу, братья и сёстры! – шутливо укоряет Война.

–Что будете пить? – спрашивает Бармен.

–Я…– Война задумывается, оглядывает, кто и что пьёт. Выбор Смерти ей не кажется удивителен – у Смерти всегда один заказ – безысходность.

–Коктейли сегодня чудо, – Голод отвлекается от своей обиды.

–Да? Что ж, – Война подмигивает Бармену, – удивите меня?

Бармен кивает. Он оборачивается к стойке – ровные ряды – сотни и тысячи рядов, с аккуратно составленными жизнями. Что выбрать? Чем угодить Войне, и чем не посрамить своего мастерства?!

Бармен решается.

Он выбирает очередную жизнь – инфантилизм высшего порядка. Бармен вытрясает его до капли, оставляя оболочку от того, что когда-то было человеком, пусть и совершенно беспомощным, эгоистичным, но живым. Напиток ярко-розовый. Смерть морщится и пригубливает свою безысходность.

Но Бармен не останавливается на этом. Он берёт следующую жизнь – потеря. Он творит её для этой жизни и добавляет две трети образованного в ярко-розовую жидкость. Напиток становится серым.

–Интересно…– замечает Голод, залпом допивая своё.

Бармен берёт третью жизнь, и добавляет в спокойное и стабильное её существование неприятности, затем цедит в стакан пару капель горя. Напиток чуть светлеет.

Наконец – четвёртый ингредиент. Бармен выбирает несчастную изломанную совсем неблагополучную жизнь, явленную из нищеты, проведённую в недоедании и даёт немного надежды…

А затем, пока не успевает жизнь расправиться, разбивает данную надежду, отправляя выбранную жизнь во мрак разочарования и боли в особенной ярости и безнадёжности.