Сталинградская Мадонна

Сталинградская Мадонна

СТАЛИНГРАДСКАЯ МАДОННА

25 декабря 1942г. Католическое Рождество. Сталинград.

В Рождественскую ночь, когда у замёрзших, измождённых и обозлённых солдат вермахта испарилась последняя надежда на прорыв обороны Сталинграда, военный врач Курт Ройбер, лишённый возможности отпраздновать святой праздник дома, в кругу семьи, угольным карандашом рисует Мадонну с младенцем.

В октябре сорок второго, в охваченном огнём Сталинграде, разнеслась весть о том, что в подвале одного из разрушенных фугасными бомбами домов, родилась русская девочка и несмотря ни на что выжила. Если уж русские младенцы такие стойкие и живучие, что можно говорить о горстке советских солдат, которые пятьдесят восемь дней насмерть защищали тот дом, чтобы крошечный младенец жил.

Сейчас, в земляном окопе, когда от холода зубы выбивают дробь, стало совсем ясно, что этот народ не сдастся, будет стоять до конца, пока жив хотя бы один солдат. Надежда на спасение из мясорубки сталинградского котла тает на глазах. Из под онемевших от холода пальцев на листе блокнота вырисовывается образ Мадонны, матери, давшей жизнь Спасителю. А перед глазами хрупкая русская женщина, которая под свист пуль и уханье разрывающихся бомб дёт жизнь малышке в доме, который на личной карте Паулюса был отмечен как крепость. Все считали, что его оборонял батальон. На деле оказалось, двадцать восемь солдат. 

11 июля 1942 года. Сталинград.

Площадь имени 9 января.

Неспокойное летнее утро встретило Евдокию Селезнёву оглушющим рёвом сирен. Земля содрогалась от разрывов бомб. В квартире больше никого не было. Мужа Петю, ещё весной забрали на оборону Сталинграда. С тех пор он круглосуточно трудился на заводе «Красный Октябрь». Короткий перерыв на сон и еду и снова за работу. Спал тут же, у станка. Дома не появлялся совсем. Начальство не отпускало даже проведать беременную супругу. Евдокия с этим свыклась. Война ведь.

Натужный гул самолётов люфтваффе надвигался всё ближе и ближе. Его непрерывно сопровождали взрывы сбрасываемых бомб. Земля вздрагивала, принимая в себя щедрые подарки Германии. Громыхнуло где-то совсем близко, отчего дом затрясся, в рамах задребезжали окна, а любимая люстра с красным абажуром висельником закачалась на потолке. Под действием удара, сердце в грудной клетке забилось нервной птицей. Ребёнок в животе начал брыкаться с такой силой, что Дуня испугалась не на шутку. Держась за левый бок, помогая себе правой Дуня встала с тахты. Последний месяц беременности дался особенно тяжело. Из-за бесконечных фашистских налётов, из-за стрельбы и непрерывных боёв по ту сторону Волги, ребёнок сидящий в утробе остервенело бился, провоцируя весьма болезненные предвесники.

Тяжело передвигая ноги, шаркая комнатными тапками по паркету, Евдокия добралась на кухни. Взяла со стола алюминевую кружку с чуть погнутыми временем краями, открыла кухонный кран и налила воды. Жадными глотками осушила кружку. Обычно это помогало и ребёнок быстро затихал. Только не в этот раз. Чуткий к запахам нос беременной женщины уловил душную струйку гари. «Что-то рядом горит», — решила Дуня и подошла к окну. Тягучий, чёрный едкий дым тынулся из соседнего подъезда.

— Батюшки, — всплеснула руками Евдокия, — так это же наш дом горит.

Молодая женщина наспех скинула с себя ночную сорочку, достала из шкафа платье и с трудом его натянув, сняла с обувной полки туфли. Нога за последние дни отекла. И теперь старенькие, разношенные кожанные туфли нещадно жали. Прихватив с собой косынку, в которую предусмотрительно были завёрнуты все документы, Дуня открыла дверь квартиры. С лестницы сбегала соседка, волоча по ступенькам за руку своего орущего от страха сына-трёхлетку.

— В дом бомба попала. Горит всё. Пошли с нами в бомбоубежище. Сюда больше возвращаться нельзя будет.

— Нет, я до мамки с папкой побегу. Их, небось, не зацепило, — возразила Евдокия, спускаясь со ступенек.

— Да, куда ты, дурёха, бомбят же! Не добежишь, — хватая парализованного страхом сына на руки, закричала соседка.

— Ничего, добегу, — отмахнулась Евдокия и выбралась на душную улицу.

Какофония из сирен, гула самолётных моторов, взрывов бомб, треска разваливающихся зданий, отбрёхивающихся артилерийских снарядов, градом обрушилась на беременную женщину. Крепко зажимая уши, нагнувшись почти до земли, несмотря на огромный выпирающий живот, Евдокия бросилась к улице 9 Января, где в четырёхэтажном доме в цокольном подсобном этаже жили её родители с сёстрами.

Мать и отец вывезли трех дочерей из деревни, чтобы дать детям достойное образование. Устроились работать дворниками. Для жилья им выделили пару комнат в цоколе. Туда и направилась Дуня. Мама с папой помогут, случись с ней настоящие схватки. Где-то по близости разорвалась очередная бомба. Хлопья земли дождем обрушились на голову Евдокии. От страха она была готова выплюнуть собственное сердце, которое билось где-то в горле. Дуня лишь ниже наклонилась к земле и продолжила бежать. Родительский дом стоял неподалёку от берега Волги, аккурат напротив мельницы Гергардта.

К счастью, дом был цел и невредим.

Оглушённая взрывами снарядов, Евдокия вбежала в комнату родителей. Не прийдя в себя от пережитого на улице, попыталась отдышаться. Воздуха в груди не хватало, как бы не пыталась вдохнуть поглубже. Голова кружилась, шум в ушах всё не прекращался. Когда дыхание немного выровнялось, Дуня осмотрелась вокруг. На родительской кровати обнявшись сидели младшие сёстры. Пятнадцатилетняя Катя и четырнадцатилетняя Маша. Ошалевшими глазами девочки смотрели на Евдокию.

— Мамка с папкой где? — выдохнула Дуня и устало рухнула на первый попавшийся стул.

— Их ещё утром вызвали куда-то и до сих пор не пришли, — Маша оторвалась от старшей сестры и пересела на край кровати. — А ты как сюда прибежала, бомбят ведь.