Старый авто

Старый авто

А когда-то они вместе разъезжали. Вместе гоняли по ночным автострадам, лихо пускали в глаза пыль мудакам и старперам, гнали через всю страну, чтобы через месяц оказаться там же. Было и Невское, был и Бикерниеки. Вторым их домом завсегда были придорожные забегаловки, настолько частыми гостями которых они были, что уже наизусть знали и меню, и имена всех официанток, и трюки, вполне себе безобидные, которые с ними порой можно было провернуть. Их слава неслась далеко впереди их колес. Гонки, в которых они принимали участие, ребята, с которыми они имели честь знаться - все это говорило о них, растило их репутацию, по праву позволяло считаться самыми крутыми. Трасса в Монце - прямое тому доказательство и, пожалуй, вершина их славы. Ров видел как сейчас: серое, набухшее от продолжительных дождей небо, будто специально нависшее над самым стадионом поглазеть; говор иностранцев со всех сторон, который Ров с трудом понимал тогда и уж сейчас вряд ли бы разобрал самое простое. Публика, машины, трасса, от которой так и прет энергия. Монстры-химеры на изготовке и впереди фантастическая схватка. Шесть километров практически прямой трассы, сопротивления ветру и визга тормозов на редких поворотах. Горклый запах собственного пота в салоне, который как бы не замечаешь, а чувствуешь ты все-то дождливый воздух и сырость мокрой Италии. Напутствие механика - половину слов ты уже забыл, - оглушительный рев мотора, еще громче - звук собственного сердца, отбивающего где-то в районе живота свой неуклюжий ритм, молитвы - не молитвы, и грохот, грохот неизбежного за холмом. Полтора часа кряду, пятьдесят один круг - настоящая машинная тавромахия. И слава - их. Да, Ров помнил, прекрасно все помнил - как забудешь?!, - но... что представлял Ров из себя теперь? Прошло полвека, а он помнит только село, чье название не выговоришь, не имей ты пары дыр в зубах, разбитый участок - и он там фермер. Забавная шутка бы вышла, не случись она жизнью. Ни внуков, ни детей тебе, которые еще могли утешить старика в треклятой цитадели простодушного счастья, одна только сварливая баба на его шею, отказывающая Рову во всем, да старый убогий пень, который бедняга Ров второй день не мог расколоть. Давно возникли подозрения, что в этом сучастом хряке завелся никто иной как короед, не щадящий никого и ничего, но... чьи бы уши это сейчас волновало? Когда простодушное счастье оборачивается ровно противоположным, теряет свою лучезарную сторону, все свои некогда светлые качества и обретает резкий запах полного детского горшка, его как правило заменяет что-то извне, что-то, чему в твоей жизни вообще не должно быть места. У Рова за углом как раз было такое антисчастье, его собственная панацея годовой выдержки. Плевать он хотел на счастье огородника. Плевал. Обросший как дикий кабан и облысевший, с видным брюшком, которому могла позавидовать даже его толстопузая женщина. Давно не красавец, Ров и раньше не питал на свой счет каких-то особых иллюзий, ведь, как ни посмотри, уважение к себе и самолюбование - вещи совершенно разные, а теперь - теперь хуже. Его тело, которое раньше только защищало вольный дух от изжитков прошлого, его личный храм его тщеславию, обросло дополнительной броней и оттого стало крепче, в одно мгновение превратившись из защиты в тюрьму. Жалкая клетка собственной плоти вгоняла в непомерную тоску, а та в свою очередь вела к вещам куда более серьезным, трудно сопоставимых с панацеей временного счастья. Ров порой замечал, что его живот в какие-то моменты, становился вдруг тяжелее, практически неподъемным. Возможно, он был живой и имел свой разум, и, если так, то уж он должен был ответить, за что так ненавидит своего постояльца. Могло быть и так, что живот, хозяин его судьбы, в точности такая же жертва чьей-то доброй руки. Ров не унывал, он хранил глубоко в себе те светлые воспоминания из своего полного пустого риска прошлого. Сплошной декаданс. Прямой свидетель этой памяти, являющийся в то же время доказательством ее подлинности, стоял у Рова во дворе. Заводящийся давно не с первого раза, без проблем доезжающий разве что до продмага на конце улицы. Гордость для Рова и огромный позор для его жены. Старенький москвич, он все-то рядом, правда, на другом конце огорода, сокрытый от любопытных глаз высокой травой и надломленной веткой давно не дающей урожай ранетки. Случалось, Ров сомневался, а до сих пор ли его верный товарищ стоит там, на своем почетном месте в углу этого хлама? Может, его уже давно нет, а он, бедняга, питает глупые иллюзии, что он здесь не один. Может, последний друг его успел покинуть? Но москвич стоял на прежнем месте так же стойко, как стойко терпел все сам Ров. Камни оставили вмятины по всему корпусу автомобиля, ямы конкретно сбили ось, губительный дождь добил остальное. Ржавый монстр, бывшая гроза всех автострад, уже не символ победы над скоростью - живой памятник раннему безрассудству. Протертая практически до дыр резина (ноги), нагревшаяся система охлаждения (сердце), покрытые испариной от езды в дождь окна (глаза). Все это в какой-то степени напоминало Рова. Что все это теперь значило? Что все это значило для бесчисленных лет, спущенных в унитаз? А ведь был и ветер в лицо, и темные круги под глазами не от бессмысленного труда и проведенных в пустых раздумьях ночей. Хорошие друзья, красивые девушки, отменная выпивка. Адреналин и кураж. Он знал: свобода приходит с молодостью и с молодостью она же уходит. Дальше - хуже. Автомобиль разбитыми фарами взирал на все это со стороны.

В очередной раз его жена выбежала во двор, размахивая над головой какой-то тряпкой. Как посмел "этот урод" (прим.жена) прожечь своими вонючими сигаретами ее новенькую, хорошенькую, практически от кутюр в цветочек скатерть, которую она, "бедная несчастная женщина" (прим.жена), купила на собственные кровные только позавчера. Да на такого... и такого... как Ров не напасешься не то что клеенок - нервов. Ее крик едва ли пробивался сквозь визг тормозов и гудение натруженного мотора. Фантазии Рова, фантазии сторого авто давно слились в одно целое, став практически горькой реалией. 412-ый не раз пытался повторить этот рык, но каждый раз срывался на дикий кашель. Единственное, на что еще была способна его проржавевшая коробчонка - кряхтение, единственное, что еще чувствовала его "кожа" - щекотку сорняков-тюремщиков и ласку, ласку человека, который стал для него всем. Его теплые в мозолях руки, еще лет сорок назад крепко сжимающие баранку, теперь в мечтании касающиеся капота, бампера, руля, лобового стекла и зеркал заднего вида старого товарища. В такие моменты они разговаривали, вспоминали былое и довольствовались малым. Они бок о бок могли прожить так еще лет сорок. По правде, для долгой жизни человеку нужно одно счастье, а для счастья требуется так мало, и так мало требуется для того, чтобы его разрушить. Вот жена снова накинулась на беднягу уже за "паршивую книженцию" (прим.жена), где даже слова неправильные - сплошь текст без знаков. "Это Боб Дилан", - ответил Ров. "Мне плевать, кто это, - ответила жена. - Как ты мог купить это без моего ведома..." "...на деньги, которые тяжким трудом зарабатываю я. Ты лишаешь пропитания всю семью. Ты лишаешь достатка меня, мать твоих будущих детей", - все это автомобиль знал наизусть, потому как "все должно идти в дом". 412-ый знал, женщины не способны понять простого счастья человеческого, не все по крайней мере. Эти личности были особого расклада и по-особому они понимали мир... но где они умудрились найти такой прицеп? Где-то автостопом на диких дорогах Забайкалья, а вот следующая их встреча уже происходила в здании подмосковного ЗАГСа. Так и отлавливают их, вольных диких псов. Раз, два вытяни нос из убежища - и на тебя уже накидывают петлю. Ров со злости чуть не долбанул кулаком по капоту, но в последний миг одумался и врезал по дереву. Сухие листья градом осыпались, и автомобиль издал несколько протяжных гудков. Напоследок он так грохнул крышкой и пустил черное облако дыма, что жена подпрыгнула и, ругая больше старую колымагу из железа, чем ту, что приходилась ей мужем, поспешила в дом. Ров в довольстве крякнул, одобрительно посмотрел на старого товарища и пошел к другой женщине - картошке. Какая из двух была хуже являлось еще тем вопросом.