Стилет с головой змеи

Незваный брат

   Нет, что ни говори, а путешествовать на извозчике гораздо интереснее, чем топтать серую, пропитанную дождём мостовую! Быстро меняющиеся картины уличной жизни дарят множество впечатлений; а ещё при этом ботинки не снашиваются, и ноги не устают.
   Так размышлял  я по дороге к дому Лесковых, искренне радуясь тому, что Измайлов дал мне целый рубль, и можно было разъезжать по городу, не задумываясь о деньгах.
   Силы надлежало сохранить для более важных дел. Например - для задержания преступника. Мне отчего-то казалось, что преступник в скором времени сам себя выдаст: ведь именно так и вышло со вторым убийством; а теперь похитителю необходимо что-то сделать со стилетом. Сомнения вызывало только одно обстоятельство:  если убийцей окажется Веригин, он вполне может удовольствоваться тем, что будет тайно владеть редкостью.  Коллекционеры ведь часто бывают с сумасшедшинкой, и пример моего покойного дядюшки только подтверждал эту мысль.
   При задержке преступника, конечно, не обойтись без погонь, выстрелов и увёртываний от шальных пуль; вот тогда-то и пригодятся сэкономленные на пеших прогулках силы.  Но, меня немного смущала мысль о том, что в трёх случаях из четырёх придётся задерживать даму, и, конечно же, я предпочитал вариант с достойным противником, то есть - с Веригиным.
   Мне невольно представилась фантастическая картина, как, притворявшийся прежде добряком Веригин, оказавшись разоблачённым, вдруг превратится в детище Виктора Франкенштейна и примется всё крушить на своём пути.

   Коляска как раз подъехала к Зимней канавке, и я невольно повернулся  в сторону хмурой Невы. Через этот канал, соединяющий Неву и Мойку, была перекинута Эрмитажная арка, очень напоминающая венецианские образцы архитектуры. А сразу за ней, у самой Невы, виднелся мостик, с которого когда-то бросилась в воду юная барышня — жертва несчастной любви.
   Любовь, как и коллекционирование, казалась мне видом душевной болезни, при котором человек не вполне отдаёт себе отчёт в собственных поступках. Барышня падала с моста в холодную воду с портретом любимого на груди, потому что думала только о предмете своей страсти. Феликс Петрович готов был столкнуться с таинственными охотниками за стилетом, отдать за свой фетиш треть состояния и бежать из Франции и Швейцарии с риском очутиться в иностранной тюрьме по обвинению в контрабанде.
   А Ирина? Из любви к Ланге она устроила следственный турнир, чтобы отвести подозрения от возлюбленного и вытащить его из тюрьмы. И здесь не было противоречий, даже если все преступления Ирина совершила сама: ведь в этом случае она бы наверняка знала, что убийца - не Ланге.

   Извозчик довольно быстро прокатил меня по набережной Мойки. В воздухе пахло водорослями, древесиной и смолой. Со стороны дорогих домов меня иногда провожали взглядами степенные швейцары, но мне  интереснее было следить за насыщенной жизнью реки. Там плыли в разные стороны лодчонки самых разных видов и сортов; стояли у берега баржи с дровами, песком или неизвестным товаром, прикрытым огромными кусками рогожи. Кое-где виднелись выводки уток: они касались серого зеркала воды и пытались перекричать парящих над ними быстрокрылых чаек.
   На берегу и на судах сновали люди; битюги, впряжённые в  грузовые телеги, смирно дожидались поклажи. Мойка жила своей жизнью и честно исполняла роль огромной петербургской улицы. 

    В холле дома Лесковых  меня встретил растерянный Ерофей: по-видимому, гостей сегодня не ждали.              Невозмутимо убирая зонтик в корзину, я поинтересовался:
   - Скажи мне, голубчик, с кем из хозяев я мог бы сейчас поговорить?
   Ерофей без колебаний ответил: 
   - С Игорем Феликсовичем. Ирина Феликсовна сейчас заняты: они господина Ланге принимают, а Лизавета Кондратьевна рано не встают  и к завтраку приходят позже всех домашних.
   Я не мог скрыть своего удивления: ведь ещё вчера я оставил Игоря в совершенно развинченном состоянии, а сегодня он уже готов со мной беседовать?
   - Ну, что же, пойди доложи…
   Я остался в холле один. Через некоторое время мне почудилось, что в глубине коридора кто-то прошёл, но в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Окликать незнакомца я не решился: вдруг это не более чем плод моего воображения, - плохо переваренный кусок говядины или лишняя капля горчицы, как сказал бы Скрудж из «Рождественской песни» Диккенса?
   Вскоре вернулся Ерофей и объявил, что кузен готов меня принять. Я подумал, что всё складывается неплохо: подозрения с Игоря сняты, и первый разговор не будет для меня - новоиспечённого детектива - тяжёлым испытанием.
   Как же я ошибался!

   Несмотря на вчерашнюю попойку, Игорь выглядел довольно сносно, если не считать больших тёмных кругов под глазами и слишком прилизанных волос (вероятно, тут не обошлось без надеваемой на ночь сетки).
   Он смотрел на меня крайне недружелюбно.
   - Доброе утро, Игорь, - вежливо поприветствовал я его.
   - Не очень-то оно доброе, если ты снова пришёл за тем, чтобы выспрашивать и вынюхивать, - процедил мой негостеприимный кузен.
   Я вспылил:
   - Если тебя раздражают мои визиты, зачем же ты сказал, что готов меня принять?..
   - Зачем?- задумчиво протянул Игорь. - Не знаю. Нет, всё-таки, пожалуй, знаю: с тобой мне как-то спокойнее, хоть тебя никто и не звал. Ирину всё равно интересует только Ланге. А Елизавета Кондратьевна меня сторонится. Впрочем, она всех сторонится в последнее время… - Он махнул рукой, будто хотел отогнать печальные мысли, как докучливых мух. - Да, извини, Михаил: мне испортил настроение этот скучный, дотошный проныра.
   - Ты о ком? О Ланге? - мне, как и в прошлый раз, трудно было уследить за ходом его мыслей.
   Он рассмеялся: 
   - Ланге? Нет: единственное, что его интересует, это Ирина и фабрика. Поэтому они так подходят друг другу… Я говорю о следователе, который шляется к нам, как к себе домой, и без конца расспрашивает. Совсем, как ты.
   - А ты не знаешь, как его зовут?
   - О-о, да ты - везунчик:  даже не знаешь, как зовут этого страшного зануду.  Зубцов! Он точит зуб на всю нашу дружную семейку. И особенно - на меня. – Он изобразил следователя утрированно, как провинциальный актёр: «- Когда? Во сколько? Что вы помните?». - А я ему и говорю: «Милейший! Я помню, что был мертвецки пьян!». 
   Я был удивлён тем, что Игорь так скверно отозвался о безобидном, на мой взгляд, Зубцове, и сказал, чтобы сменить тему: 
    - А ты неплохо выглядишь после вчерашнего.  Честно говоря, я думал, что ты до вечера не встанешь.
    От этих слов настроение Игоря заметно улучшилось: 
   - Ты просто многого не знаешь, мой дорогой кузен. Есть многое на свете, друг Горацио.… А в мире существуют великие тайные знания.
   Я рассмеялся: 
   - И что же это за знания?.. -  По доброй воле я ни за что бы не ввязался в эту болтовню, но по заданию Измайлова мне нужно было выведать у Игоря его самые сокровенные тайны.
   - Да так - разные удивительные вещи. Иногда на меня нападает хандра, и я, как многие из нас, ищу in vino veritas*. Ты не поверишь: как-то раз я решил обратиться к одному очень уважаемому и знаменитому врачу с простым вопросом: "Как пережить похмелье?". И он мне начал перечислять: "Пейте, сколько влезет: вода очищает организм. Примите душ. Позавтракайте. Откройте окна и балкон и вдохните свежий воздух. А затем – обязательно подвигайтесь! Зарядка вас взбодрит". Это меня-то взбодрит зарядка, когда я даже голову  боюсь повернуть, чтобы не вызвать мироверчение! 
   Я невольно улыбнулся тронувшим меня страданиям кузена: 
   - И как же ты победил судьбу?..
   Игорь торжественно поднял палец: 
   - Я обратился к Ерофею!
   - Ты говоришь о преподобном мудреце Ерофее Муринском? 
   - Оставь свои глупые шутки для барышень, - вспыхнул Игорь, - я говорю о нашем Ерофее!
   Я не мог скрыть удивления:
-    Да ну!  И что же он тебе поведал?
   Игорь заговорщически мне сообщил: 
   - Пятьдесят грамм, куриный бульон и холодный клюквенный кисель.
   - И ты ему поверил?
   - Не просто поверил, а испытал на себе. Именно благодаря этому рецепту ты сейчас со мной разговариваешь.
   Этот метод очень меня заинтересовал, и мысленно я сделал себе пометку в подходящий момент последовать примеру Игоря. Однако нужно было отвлечься от тонкостей лечения похмелья и узнать, имел ли Игорь отношение к разорванному письму, найденному в корзине для мусора. Я решил идти напролом.
   - Скажи, пожалуйста, писал ли ты позавчера письмо, которое потом уничтожил?
   Он уставился на меня, как на опасное и неприятное насекомое:
   - Так вот вы где лазаете? По самые локти в... мусоре. – Игорь налил себе воды из стоящего рядом графина и залпом выпил. Затем снова заговорил, глядя в тёмный угол, но слова давались ему с трудом:
   - Он тоже хотел всё знать: всё и обо всех. Он следил за всеми троими. - Бросив на меня лихорадочный взгляд, Игорь пояснил: - Я - об отце... Отец был спрутом, добрым спрутом, который не хочет понимать, что его отпрыски выросли и стали взрослыми самостоятельными людьми. Он  многое запрещал, а потом просто шантажировал, что не даст денег. Ты… тебе когда-нибудь не давали денег на школьные обеды?
   Возвращался тяжёлый морок вчерашнего разговора: не избежать, не прервать, не стереть из памяти. Я с трудом стряхнул с себя оцепенение и тихо выговорил:
   - Нет, никогда.
   Игорь  кивнул и продолжил: 
   - Я любил... Нет – люблю!- одну даму. Она выступает иногда с концертами - играет на рояле. А он назвал её просто "актрисой".  Клянусь, я чуть не набросился на него с кулаками.  Не артисткой, а именно – актрисой! Хотел оскорбить, унизить…
   А мне достаточно просто сидеть у её ног и слушать, как она играет. Шопена, Моцарта, "Обнимитесь, миллионы!"** - не важно, что. Мне с ней покойно и не надо ни на кого оглядываться. О чём это я?..- Он задумчиво заглянул в стакан, как будто искал в нём утраченную нить беседы. - Ах, да.
   Ты помнишь,  мы все  по очереди заходили к отцу, чтобы узнать о завещании,  суть которого он никому толком не открыл? Отец сказал, что я получу тридцать тысяч. Выйдя от него, я сразу же бросился в приёмную: она, как обычно, была открыта.  Я взял бумагу и начал писать… - Он умолк.
   - Ты начал писать, и что?- подбодрил я его. 
   - И - ничего. – Игорь опустил голову. – Написав, что у меня когда-нибудь будут собственные деньги, я вдруг понял, что это возможно только в том случае, если отец умрёт. И порвал письмо: не хотел терзать ни её, ни себя.
   Мы помолчали. Даже сочувствие сейчас казалось каким-то неуместным: всю свою жизнь Игорь жил в тени отца. В гигантской тени его заслуг и под дамокловым мечом лишения наследства.
   Вдруг мой кузен грустно улыбнулся собственным мыслям:
    - Многое в моей жизни происходит само собой. Сначала умер отец. И я испугался, что кто-то из наших (я понял, что так он назвал Ирину и Елизавету Кондратьевну) решил прибрать наследство к рукам, а это означало, что следующим погибнет один из нас. Вот отчего я вчера так надрался. – Он подмигнул мне. - Но рано утром Ирине всё-таки удалось вбить в мою пьяную голову мысль, что убили того, кто продал поддельный стилет. А это означало, что убили всё-таки не из-за наследства, а из-за проклятого стилета! И я перестал бояться.- Игорь хохотнул. – Ну-с, теперь признайся, знаменитый сыщик: вы с Измайловым, конечно, думали, что моё письмо предназначается Кати? Что у нас с нею шуры-муры, и мы со-у-частники?..
   Я был оглушён этим вопросом и смотрел на Игоря, открыв рот. Так вот какое задание дал мне Лев Николаевич! Проверить, не было ли связи между Игорем и Кати; не ей ли адресовано письмо…