Стилет с головой змеи

Как продать стилет

   Наша коляска повернула направо и остановилась напротив здания Николаевского вокзала, таявшего в водяной дымке. Я сидел, оглушённый словами Измайлова: ведь я давно уверовал в гениальность Льва Николаевича. А тут….
   Словно в ответ на эти мысли послышался голос моего друга:
   - Никогда не унывайте, мой дорогой Михаил. Ведь очень может быть, что наши рассуждения верны.
   Он улыбнулся:
   - Вот: возьмите, пожалуйста, разрешение от полицмейстера, положите его себе в нагрудный карман сюртука и сберегите, как письмо очаровательной барышни. Оно вам пригодится.
   Когда я прятал документ, в коляску, стряхивая воду с зонтика, ввалился Егор Федотыч и уселся напротив нас. Пока он отдувался, кучер дёрнул вожжи, а я успел удивиться, что сегодня у господина Кудасова есть зонтик. Правда, не исключалось, что зонт принадлежал Зубцову или Водорину. В этом случае бравым полицейским-мушкетёрам под дождём придётся туго.
   Два полководца принялись уточнять какие-то детали операции, придуманной Кудасовым, а я решил осмотреть окрестности, именуемые Лиговкой. По мере удаления от Невского проспекта, высокие ухоженные здания быстро сменялись низкими грязными домами. Лошади, запряжённые в ближайшие к нам экипажи, высоко поднимали ноги, будто вышагивая по манежу, тысячи брызг взлетали над колёсами, по дороге прокатывались волны. Две бабы плелись через улицу; пытаясь спасти от воды свои юбки, они поднимали их всё выше, несмотря на то, что уже давно промокли с ног до головы. Со всех крыш низвергались потоки разной величины и вспенивались на мостовой. Хотя гром не гремел, и не сверкали молнии, вокруг нас стоял сплошной шум от падающей с небес воды.
   Проезжая часть Лиговского проспекта, разделённая грязной дорожкой для бульвара, была настолько широка, что экипажи могли двигаться в два ряда в одну сторону. Вероятно, это было единственное положительное отличие тракта от обыкновенной улицы. Зато  так называемый бульвар выглядел, как хорошо перекопанная аллея с рядами хилых липок по краям.
   Мы увидели остановившуюся у поребрика коляску Веригина, в которой он дожидался условленного времени встречи; проводили взглядом Зубцова и Водорина, выскочивших из своего экипажа и бросившихся в подъезд второго от Рязанского переулка дома. Затем мы добрались до конца разрытого бульвара и широко развернулись в обратную сторону перед Ново-Каменным мостом у высокой колокольни Крестовоздвиженской церкви.
   Справедливости ради стоит сказать, что двухэтажный дом, выбранный Кудасовым для наблюдательного пункта, стоял точно напротив Рязанского переулка, и перекрёсток с Лиговским проспектом был виден, как на ладони. Егор Федотыч дал наставления нашему извозчику развернуться и незаметно остановиться на той стороне, где остался Веригин с «мушкетёрами». Думаю, что после захвата преступника, триумфатор должен был подъехать к нему на колеснице и прожечь суровым взглядом. 
   Мы втроём забежали в подъезд и подошли к окну первого этажа, выходившему со стороны тёмной лестницы прямо на Лиговку. Обзор был бы прекрасным, если б не окружавший нас неповторимый лестничный аромат. В нём сплелось всё: от запаха вчерашних кислых щей и дешёвых духов до тяжёлой вони старых нестиранных тряпок и бродячих животных. Тщетно стараясь сдерживать дыхание, мы выглянули на улицу: Иван Сергеевич уже стоял на углу переулка.

   В одной руке у него был мой старый знакомец - гигантский зонт,  под которым можно было бы спрятать ещё одного человека, скажем, даму (увы, природа зонтов несовершенна: надёжно укрывая нас от непогоды, даже такие шедевры зонтичного мастерства, как тот, которым владел Веригин, не в состоянии спасти от тревог и неотступных печальных мыслей). В другой руке находилась любимая трость с массивным набалдашником, а голову нашего Бальзака украшал старомодный боливар. 
   Полководцы, как по команде, достали свои средства наблюдения. У Кудасова оказалась настоящая подзорная труба, а у Измайлова — большой армейский бинокль. Мой друг не забыл и про меня: я получил театральный бинокль-лорнет, через который вчера с удовольствием наблюдал оперу Доницетти и некоторых дам.
   Даже за стеной дождя, невозмутимо застывший с зонтом Веригин производил внушительное впечатление.     Вдруг Лев Николаевич произнёс:
   - Вижу экипаж, который может оказаться нашим.
   Мы с Кудасовым поняли, о чём идёт речь, потому что на дороге было не так много транспорта. Вряд ли это могло быть что-то крупное, и уж конечно не телега, не конка, и не одноместная «эгоистка». Двухместная коляска двигалась неторопливой рысью со стороны Знаменской площади, только отчего-то — ближе к «бульвару», чем к тротуару. Чуть-чуть не доезжая до переулка, коляска внезапно свернула к поребрику, так что Веригин даже отступил, боясь, что она его забрызгает. После остановки кузов закрыл от нас Ивана Сергеевича.
   Спустя минуту экипаж очень медленно двинулся вдоль пешеходной дорожки. «Они следят за ним», - успокоил нас Егор Федотыч. Прошло минуты три, - коляска уже проехала дом, в котором прятались Зубцов с Водориным. Потом мы увидели то, что нас троих поразило: с левой стороны кузова (не с той, где сидел Веригин!) показалась рука и помахала в воздухе белым платком. Скорее всего, в этом месте я впал в ступор, оттого что было очевидно, что это — какой-то знак, но я не мог разгадать его смысл. Затем все заметили ещё одно движение: из Рязанского переулка неторопливо вышел незнакомый мне человек с приметными усами.
    - Это мой агент!  - воскликнул Кудасов. - Наверное, Веригин махнул своим платком…
   Мы увидели, как из дома шагнули в дождь Зубцов с Водориным.
   - На улицу! - крикнул Кудасов, и мы, конечно, последовали за ним. На улице на нас обрушился шум водопада и волна настоящего воздуха. Какое счастье дышать полной грудью! Теперь я никогда не забуду, что такое «Лиговский букет».
   Мы стояли под козырьком подъезда, всё ещё не решаясь ступить на территорию дождя. Усатый агент вдруг побежал в сторону коляски; начали разбег и «мушкетёры», в то время как экипаж отъехал от тротуара и взял с места в карьер прямо по направлению к «бульвару». Добежав до середины проспекта, лошадь резко встала, а из коляски выскочил человек в форме посыльного и, ловко перепрыгивая грязь и ямы, подбежал к откуда ни возьмись взявшейся закрытой пролётке, мчавшейся по нашей стороне от Крестовоздвиженской церкви.
   Человек в форме посыльного быстро сунул что-то в пролётку, и обернулся как раз в то мгновение, когда прямо перед ним в грязь упал поскользнувшийся агент, якобы «гулявший по бульвару»: он добежал до беглеца первым. Впрочем, посыльный никуда не прятался — он дождался второго подбежавшего агента, после чего оба вцепились в незнакомца, как клещи. Здесь меня отвлёк Егор Федотыч, выхвативший из кармана второй жёлтый носовой платок и принявшийся кому-то отчаянно им сигнализировать. 
   Тут уже вся улица пришла в движение. Лев Николаевич, в свою очередь, выбежал из-под козырька на улицу, и стал размахивать красным носовым платком! (Сегодняшний день, вероятно, запомнится мне, как «День разноцветных платков»). Из Рязанского переулка вырвались два лихих конных полицейских на очень упитанных лошадях и попытались перескочить коварный «бульвар», чтобы догнать удалявшуюся в сторону Невского пролётку. Лошадь, шедшая чуть впереди, с шумом и фонтанами брызг влетела в подводную яму и повалилась под ноги второй лошади. Второй конник никуда не свалился, но ему предстояло обойти лошадь товарища и самому не упасть в соседние ямы. В результате лихая парочка потеряла уйму драгоценного времени.
   Два кудасовских агента, всё время поскальзываясь и криво ставя ноги, тащили человека в форме посыльного к Кудасову. Зубцов и Водорин достали из коляски целого и невредимого Веригина и заламывали руки извозчику с дико перепуганным взглядом. Я взглянул направо: пролётка резво удирала, абсолютно никем не преследуемая. 
   Ко мне под козырёк забежал Измайлов и крикнул: 
   - Когда доскачете, обязательно отдайте лошадь конюху, который вас встретит!
   - Какую лошадь?!.. - спросил я, теряясь в водяной фантасмагории.
   И тут случилось чудо.
   Прямо на меня со стороны церкви нёсся Данила на великолепном ахалтекинце вороной масти. Лошадь и всадник, казалось, вспарывали стену дождя; чёрные бока кобылы лоснились от воды, и я готов был смотреть на её полётный бег, не отрываясь. Данила подскакал, осадил, чуть не поставив лошадь на дыбы, и спрыгнул.
Лев Николаевич наклонился ко мне, чтобы не слышал Кудасов, и прошептал на ухо несколько слов.
   - Что?!.. - вытаращил я глаза.
   - Бегом марш! - скомандовал во весь голос Измайлов, и сейчас я уже сам не помню, как оказался в седле вороной красавицы. Наверное, так командуют настоящие боевые офицеры, когда надо вести роту в атаку. Будь у него на груди армейский свисток, он бы, пожалуй, ещё и присвистнул для острастки… Мой отец, когда мы в детстве с сестрой Лидинькой, бывало, совсем расшалимся, иногда приказывал нам так, что мы не смели  его ослушаться.
   Коварная пролётка долетела до Чубарова переулка и скрылась в нём. В ту же минуту мимо меня с громким цоканьем проскакал третий конный полицейский: они с Данилой стартовали от колокольни почти одновременно, но денщик Льва Николаевича, играючи, обошёл конкурента корпусов на двадцать. 
   Егор Федотыч долго кричал вслед единственному преследователю злополучной пролётки, уносящей в неизвестность шестьдесят тысяч рублей Веригина, но что-то мне подсказывало, что верховой фельдмаршала не слышал.
   Я дал кобыле лёгкого шенкеля, и почувствовал, как податливо она слушается седока. Сорвавшись с места, через мгновение я уже мчался по Лиговскому проспекту.  Последнее, что я услышал, было:
   - Гермиона! Лошадь зовут Гермиона!
   У Чубарова переулка я заметил неподалёку гнедой круп полицейской лошади, но проскакал мимо, не оглядываясь: мне нужно было совсем в другую сторону...