Стокгольмский синдром - статья

Стокгольмский синдром - статья

Стокгольмский синдром — "система нарушенных отношений, возникающая при захвате заложников, когда заложники начинают симпатизировать захватчикам или даже отождествлять себя с ними" [5]. Свое название данный феномен получил в связи с захватом беглым заключенным Оллсоном банка в Стокгольме в 1973 г. Он взял в заложники четырех сотрудников банка (трех женщин и одного мужчину). Между преступником и жертвами возникла эмоциональная связь, и после благополучного освобождения жертвы выступили в защиту бывшего агрессора, а также продолжили поддерживать отношения с преступниками [1]. В последующих случаях террористических удержаний заложников подобное состояние психики наблюдалось у многих освобожденных жертв.

В России проблема стокгольмского синдрома разрабатывалась преимущественно в юридической и социальной психологии. Его генезис объясняется через стремление сознания скоординировать необходимость выживания индивида с угрожающим поведением захватчиков. "Для того чтобы исключить когнитивный диссонанс между знанием о том, что террористы — опасные преступники, действия которых грозят им смертью, и знанием о том, что единственным способом сохранить свою жизнь является проявление солидарности с террористами, заложники выбирают ситуационную каузальную атрибуцию. Они оправдывают свою привязанность к террористам желанием сохранить свою жизнь в данной экстремальной ситуации" [8]. 

Однако за рамками исследований феномена поведения жертвы остается вопрос, почему жертва не ограничивается внешней мимикрией угодного агрессору поведения, почему формируется искренняя, глубокая и устойчивая привязанность. Доказано, что стокгольмский синдром сохраняется длительное время после того, как агрессор обезврежен и непосредственная опасность для жизни миновала. Однако жертва продолжает сохранять эмоциональную привязанность к нему, оправдывает его поведение и настаивает на смягчении наказания, как было в случае заложников Оллсона в Стокгольме. Соответственно, стокгольмский синдром затрагивает  не только когнитивные структуры психики, но и более глубинные.

В психоаналитическом направлении встречается объяснение стокгольмского синдрома через такой механизм психологической защиты, как идентификация с агрессором. При переживании глубоко травмирующей ситуации агрессии и угрозы жизни, жертва может ощущать себя тождественной агрессору – не только на когнитивном, но и на эмоциональном уровне [6].

Наиболее убедительным это объяснение выглядит в случае Патрисии Херст. "Патти Херст была внучкой Уильяма Рэндольфа Херста, американского миллиардера и газетного магната. Она была похищена из своей квартиры в Калифорнии 4 февраля 1974 года членами леворадикальной террористической группировкой, называвшей себя Симбионистская армия освобождения (Symbionese Liberation Army — SLA). Херст провела 57 дней в шкафу размером 2 метра на 63 сантиметра, первые две недели с завязанными глазами, первые несколько дней без туалета и с кляпом во рту, перенесла физическое, психологическое и сексуальное насилие" [1].

После выполнения отцом условий захватчиков Патрисия Херст отказалась возвращаться домой и объявила о своем вступлении в ряды SLA. Она участвовала в ограблениях и террористических актах SLA, пока не была арестована полицией вместе с другими членами группировки. Защитная идентификация оказалась столь мощной, что жертва переняла идеологию похитителей и включилась в их деятельность, полностью отождествившись с фигурами агрессоров.

Однако подобные случаи являются редчайшим исключением, а не закономерностью. Также западные статистические исследования показывают, что стокгольмский синдром в целом не является распространенным среди жертв террористических захватов.  "Анализ более чем 4700 случаев захвата заложников с баррикадированием, проведенный специалистами ФБР (FBI Law Enforcement Bulletin, №7, 2007), показал, что у 27% жертв в той или иной степени проявляется стокгольмский синдром. В то же время, многие полицейские практики считают, что на самом деле этот синдром проявляется намного реже и встречается, как правило, в ситуациях, когда заложники и преступники были ранее незнакомы" [2]. По другим данным, в более чем 1200 случаев захвата заложников с баррикадированием захвативших в здании, стокгольмский синдром отмечен лишь в 8 % случаев [3].

Таким образом, ни ситуационная каузальная атрибуция, ни защитный механизм идентификации с агрессором не объясняют в достаточной степени феномен стокгольмского синдрома. Также при рассмотрении относительно редкого распространения феномена возникает вопрос о факторах, способствующих его формированию.

В ряде источников отмечаются такие условия, облегчающие формирование привязанности заложника к агрессору, как гуманное обращение с ним, отсутствие нерациональной жестокости, минимальный культурный барьер (расовый, этнический, национальный, религиозный), личностные качества обеих сторон [9].

С одной стороны, редкая распространенность стокгольмского синдрома может объясняться тем, что лишь очень незначительная часть террористических захватов развивается по сценарию, соответствующему перечисленным условиям. С другой стороны, указанные условия наводят на предположение, что формирование привязанности заложника тем вероятнее, чем больше отношение агрессора допускает хотя бы минимальную заботу и бережное обращение с жертвой.

Также можно сказать, что ситуация захвата заложников почти полностью лишает последних возможности самостоятельно определять свое существование. Заложник во всем зависим от агрессора. Само его физическое существование определяется другим человеком, сторонним, внешним фактором.

Исходя из подобного понимания ситуации захвата заложников, а также учитывая факторы, способствующие формированию привязанности заложника к агрессору, мы сочли возможным выдвинуть гипотезу, что ситуация захвата провоцирует проекцию заложником на захватчика родительской фигуры и регрессию в состояние привязанности к ней. Для обоснования этой гипотезы мы обратились к понятию сепарации – ситуации расставания ребенка с родителем [7]. Привязанность ребенка к родительской фигуре, согласно Боулби, является эволюционным механизмом, обеспечивающим выживание индивида и вида в целом [4]. По мере взросления, человек поэтапно переходит из состояния привязанности в состояние сепарированной личности.