Странное происшествие в городке где-то на юге

Странное происшествие в городке где-то на юге

Ураган, который пришёл на смену привычному мистралю, сильно навредил городу и окрестностям. Не вдаваясь в подробности – в конце концов их всегда можно найти в архивах, – скажем лишь, что сильнее прочих пострадал полицейский участок. Пострадал он так сильно, что городскому комиссару приходилось принимать посетителей где попало. Порой, когда требовалось выслушать особенно много жалоб, заседания проводились прямо в привокзальном кафе. Восседая во главе бильярдного стола, комиссар рассаживал горожан вокруг и держал слово. Как правило, его голос и манеры могли показаться слегка грубыми и даже надменными. Впрочем, порой эта иллюзия была не так далека от истины.

– Итак, господа, я собрал вас вместе, полагаясь на существование коллективного разума. Надеюсь, наблюдая друг за другом со стороны, вы наконец-то уясните абсурдность своих жалоб и оставите меня в покое. Как известно, у каждого из вас есть претензии к господину Янсену – художнику и гостю нашего прекрасного города. Я хочу, чтобы вы изложили свои жалобы снова, и сделали это в той же самой форме, что и в первый раз. Начнём выступления по часовой стрелке: господин Ру, Вы будете первым.

Господин Ру был хозяином свинофермы. Он был рыжим и носил точно такую же рыжую бороду. Одет он был небрежно, а его манеры лишь немногим отличались от его одежды. Говорил господин Ру сбивчиво и часто запинался, подбирая слова. Тем не менее, он искренне верил в собственную правоту и потому активно помогал себе руками.

– Господа, вам известно, что моя семья владеет свинофермой и снабжает всю округу мясом с незапамятных времён. Признаюсь, после гибели отца мне пришлось несладко, но я пережил бурю и сумел встать на ноги. Моя ферма стала приносить стабильный доход, так что я даже нанял новых рабочих. Однако моё процветание продлилось недолго: половина свиней издохла, а ещё четверть мне пришлось прикончить самому, чтобы спасти остальных. Если я смогу пережить предстоящую зиму, это будет настоящим чудом. Но кого же мне винить в своих невзгодах? Мои свиньи никогда не болели! Да и отчего им вообще болеть – они ведь свиньи, а не люди?! Так вот, да будет вам известно, что всему виной этот, прости Господи, художник – господин Янсен. Месяц тому назад он явился ко мне на ферму и попросил, чтобы я предоставил ему десяток свиней в качестве натурщиц. Я назвал его чудаком, но всё же согласился: лишние деньги ещё никому не мешали, господа. Я не вмешивался в его работу, хотя рисовал он прескверно – моя пятилетняя дочь и та рисует гораздо лучше. Свиней же  – этих удивительных во всех отношениях созданий – господин Янсен нарисовал тощими и болезненными, словно они были безродным дворнягами. И я бы ни за что не вспомнил о его, прости Господи, картине, если бы мои свиньи не подохли от какой-то странной хвори, господа. Так что я заявляю со всей серьёзностью: чужак проклял моих свиней и должен возместить все убытки!

– Хм, насколько мне известно, Вы в ссоре с господином Тома – нашим ветеринаром, – протянул комиссар, поглядывая на картину, которую получил в качестве доказательства. –  Это так, господин Ру?

– Да, комиссар.

– Почему же Вы поссорились с ним?

– Он сказал, что я неправильно ухаживаю за своими свиньями.

– Забавное совпадение, не находите?

– Нет, не нахожу, комиссар.

– Хорошо поищите получше, господин Ру, – закончил комиссар и отложил картину в сторону. – А мы пока продолжим. Пожалуйста, господин Фурнье, Ваш черёд.

Господин Фурнье был печником. Он был немолод, но его тело оставалось крепким, а зубы – белыми. В городе он славился двумя вещами: отличной кладкой и красавицей-женой. И если в первом многие могли с ним соперничать, то со вторым никто не мог ничего поделать: Люсиль Фурнье – она была на восемь лет моложе мужа – признавалась самой красивой девушкой в округе.

– Господа, моя жена – благороднейшая женщина. Господь не послал нам детей, но я всё равно считаю её самой чудесной на всём белом свете. Как известно, нынешние девицы только и думают о том, как бы поскорее задрать юбку. Но Люсиль вовсе не такая! Она берегла себя, так что ни один мужчина не обладал ею. До меня, конечно же, – уточнил Фурнье и покраснел, когда все за столом многозначительно переглянулись. – Но что же я увидел, когда вошёл в дом господина Янсена в прошлую пятницу? Я отвечу вам, господа: на стене висела картина, на ней была изображена обнажённая женщина, а под ней стояло имя моей жены. Разумеется, этот, прости Господи, художник никогда не видел Люсиль обнажённой. Да, она позировала ему – лишние деньги ещё никому не мешали, господа, – но только для портрета. Янсен же нарисовал её обнажённой! Да и как нарисовал! Взгляните сами – я купил картину, чтобы никто её не увидел, – снова уточнил Фурнье и передал полотно довольному комиссару. – Он изобразил её груди треугольными! По какому такому праву?! Она ведь не египтянка – на кой чёрт ей треугольные груди?! У грудей Люсиль самая обычная форма, господа, уверяю вас! 

– Скажите, господин Фурнье, если бы груди Люсиль были нарисованы пропорционально, у Вас бы не было претензий? – спросил комиссар и положил картину на десяток болезненных свиней.

– Дело не только в форме, комиссар. Я требую, чтобы этому чужаку запретили рисовать своих натурщиц обнажёнными и, в особенности, изображать их груди треугольными или квадратными! Не больше, но и не меньше, господа!

– Интересно, как Вы себе это представляете? Мэр должен издать особый указ и зачитать его на городской площади?

– Я не продумал детали, но сделаю это, комиссар.