Странные гости

Странные гости

Тропинка выползла наконец из-за деревьев, и перед Степаном открылось горохово-ячменное поле, усеянное голубыми звездочками васильков. Такой растительный винегрет рос здесь всегда, сколько помнил Степан с раннего детства. Все эти травы шли на силос, поэтому и сеяли эту смесь из ячменя и гороха, ну а уж васильки попадали туда сами, видимо, чтобы скрасить однообразный колер поля.

В детстве Степан со своими двоюродными и троюродными братишками и сестренками, как местными, так и приехавшими сюда на лето из разных мест, любил лакомиться этим самым горохом, выбирая зеленые, молодые стручки, где горошинки были сладкими, сочными, да и сами стручки, если снять с них кожицу, были не менее вкусными.

Почти каждое лето приезжал Степан сюда, в тихий, добрый, уютный уголок Вологодчины, сначала с родителями, затем, уже учась в институте, один. После окончания института и аспирантуры, уже работая, Степан приезжал в эти края лишь дважды, да и то ненадолго, на пару недель. А теперь вот уже три лета подряд городские дела и заботы не давали вырваться в эту страну Степанова детства.

Собственно, приезжал он раньше к бабушке, в деревушку Егаево, а сюда, в Лебяшкино, ходил в гости к бабушкиной сестре тете Люсе, ее мужу дяде Пете и гостящей у них многочисленной родне. Но в прошлом году бабушка умерла, он даже узнал об этом уже после ее похорон, да и само Егаево перестало существовать – после бабушкиной смерти умерла предпоследняя его жительница, а последнюю забрали дети, живущие в большом селе за рекой.

Так что приехал в этот раз Степан впервые не к бабушке, а к тете Люсе и дяде Пете, да и то, скорее всего, в последний раз – тетя Зоя, двоюродная тетка Степана, вроде бы уже окончательно собралась увезти стариков к себе в город.

Ну что ж, подумал Степан, все в этой жизни когда-нибудь кончается, как впрочем и сама жизнь. Но уж эту неделю, которую с трудом удалось урвать из городского водоворота, он постарается запомнить, сфотографировать в своей памяти, или, как говорят компьютерщики, «прошить в ПЗУ» на всю оставшуюся жизнь, как последний, далекий островок его детства.

Сразу за полем и стоял крепенький еще домик Подосинских – Степиных родственников. При виде его сладко сжалось сердце, воспоминания хлынули в душу.

«Неужели я здесь в последний раз?» – Грустная мысль мелькнула, но пропала, ведь впереди была еще целая неделя. Степану она пока что казалась вечностью. Надо и в лес по грибы походить, говорят, белые пошли; и на рыбалку – обязательно; и заброшенное Егаево навестить; и, естественно, к бабушке на могилку съездить. Да и просто отдохнуть, на травке поваляться, в реке искупаться, тети Люсиных пирожков да шанежек потрескать. И в баньку, обязательно в баньку сходить! В деревенскую баньку, о которой мечтал все эти три года.

Дядя Петя, бывший совхозный столяр, и после выхода на пенсию каждый день продолжал возиться в своем сарае-мастерской. Вот и сейчас он вышел за чем-то из ее полуоткрытой двери, но, увидев Степана, замер на пороге, всматриваясь, а наконец-то узнав гостя, по-бабьи начал охлопывать себя руками.

– О-о, Степушка! Да ты ли это?.. Да я уж и не думал, что доживу, думал, что не увижу боле! Ну здоро́во, дорогой! Ну дай я тебя обниму! – запричитал старик.

Он бросился к Степану, обнял его, долго тряс руку. Потом, опомнившись, закричал в сторону дома:

– Люся! Люсенька! Степушка ведь приехал! Погляди-ко!

И дядя Петя, сухонький, жилистый и очень подвижный старичок, не отпуская руки Степана, потащил его к крыльцу дома.

– Проходи, дорогой, проходи, милой! А Люсенька, как знала, – шанежек сегодня напекла!

Тут распахнулась входная дверь, и в сени, или «на́ мост», как говорят в тех краях, выкатилась, переваливаясь с боку на бок, толстая, добрая тетя Люся. Увидела Степана, взмахнула руками и заплакала.

– Тетя Люся! Здравствуйте! Да зачем же плакать? Ну перестаньте, пожалуйста, – смутился Степан. – Ну ведь я же приехал, зачем вы так...

– Ой, дитятко, да мы ведь с Петром уж и не надеялись! Ой, здравствуй, голубок, – принялась целовать Степана тетя Люся.

Наконец первые эмоции поутихли, и все вошли в избу. Тетя Люся сразу засуетилась, стала накрывать на стол, замелькали возле печки ухваты.

Вскоре стол был накрыт: центр его украшал большой, пузатый самовар, памятный Степану еще с раннего детства; его окружало большое количество мисок, чашек, тарелок со всевозможной деревенской вкуснятиной, от одного вида и запаха которой у Степана потекли слюнки и заурчало в животе.

Дядя Петя выбежал на́ мост и быстро вернулся, неся в руке бутылку «беленькой». Во всем доме царил дух настоящего праздника. Радость родственников была настоящей, неподдельной, они просто светились ею, да и сам Степан был ужасно рад их видеть, вот только жаль, что старость так безжалостно берет свое. Прибавилось морщин на и без того изрезанном ими лице дядя Пети, еще больше согнулась его худенькая спина, тетя Люся стала совсем седая и ходит уже с заметным трудом... «Как хорошо, что я приехал, что застал еще стариков!» – мелькнула невольная мысль.

Дядя Петя выпил за встречу половинку маленькой рюмочки, больше не стал, сославшись на болезни, но и после этого заметно раскраснелся, оживился, замахал руками, рассказывая нехитрые деревенские новости. Тетя Люся подхватывала тему, затем уводила на свое – о родне, кто куда уехал, кто у кого родился, а кто помер, расспрашивала Степана о его житье-бытье. И так было сладко слушать эту певучую, вологодскую речь, наслаждаться самой красотой ее звуков и слов, что Степан не очень-то и вслушивался в ее содержание, разомлев от сытного обеда, двух рюмок водки и кружки горячего чая.