Странный мир

Пролог

Меня почти все зовут Горбатый, хоть родители и нарекли Даниилом. Я закончил десять классов в школе, хоть последний и был с цифрой 11, кстати, мне 16, вот так. Июнь за окном. Поют птицы, ещё не очень жарко. Рано. Около пяти часов на дисплее телефона. Он включается автоматически в семь часов. Ровно в семь. Странно, я лёг спать в час ночи и проснулся с рассветом, да ещё и выспался. Настораживает. При чём не то, что я, проспав четыре часа выспался, а то, что телефон уже включён. Придётся вставать чтобы разобраться в этом, а так не хочется вставать из мягких объятий кровати…

В общем, я встал и отойдя всего метра два от кровати в направлении к кухне, услышал треск. Прямо над кроватью провалился потолок. На её остатках лежал шифоньер, видать с верхнего этажа. Я смотрел на него несколько секунд, как ни в чем не бывало и развернулся, направляясь дальше. В прочем, странности только начинались. На кухне был полный бардак. Разбитая посуда, раскиданные повсюду ложки, вилки, ножи, хотя нет, ножи были воткнуты в столешницу по диагонали по идеально ровной линии, так, что сразу понятно – втыкала их не человеческая рука. Я выбежал из кухни и на стол рухнул потолок. Оделся, как мог быстро и выбежал из дома, захватив рюкзак, походные ножи и телефон, благо рюкзак был собран в поход ещё вчера. Вроде всё перечислил. Ах, да, сразу после того, как я вышел из подъезда, я вспомнил, что поход сегодня dвелосипедный должен был быть, а велосипеда у меня в комнате нет. Я даже обиделся. Конечно, как только я отполз от подъезда метров на 20, дом рухнул. Весь шестнадцатиэтажный дом рухнул. Это уже, согласитесь, чересчур, вот я и проснулся. На горящем экране телефона сорок пять минут пятого. Я, ведь, уже говорил, что он самостоятельно включается в семь, да? В следующий миг на меня упал потолок…

Я открыл глаза, лился нестерпимо яркий свет, я был в комнатке, ограниченной непонятной белой консистенцией. Здесь, в комнатке, было чертовски холодно, попытался согреться, но ничего у меня не вышло, а мороз, тем временем, пронзал до костей, надо было что-то делать, а то и до смерти замёрзнуть можно. Сделал взмах рукой и услышал треск пластика – я лежал в мешке для трупов, лежал обнажённым, поэтому сильнее разорвав мешок, соорудил из него нечто вроде юбки. И попытался подняться. При этом, я взлетел, высоко оторвавшись от пола, по пути больно ударившись о полупрозрачный пластик потолка, но присмотревшись внимательнее я понял, что, во-первых, я ошибся потому, что это был лёд, а во-вторых, потому, что я оказался замурован в непонятную нишу, или яму, непонятно, в общем, это место никак не могло быть палатой больницы, даже, пусть самой плохой. Также я понял, что я действительно взлетел на четыре метра вверх, а ещё то, что я всё-таки не на Земле, не на моей родной планете, а где-то ещё, короче, несказанно обрадовался, и, видно, переживая морально, физически расслабился. Меня начало клонить в сон. Чтобы не заснуть навечно в туманно-молочных объятьях льда, я принялся крушить потолок, при чём, довольно успешно. Ледяной покров поддавался нехотя, а через пару часов такого занятия, после очередного прыжка, подскользнувшись, упал без сил, сломав по пути руку. От ярости и боли пробил в следующем прыжке полуметровый слой льда одним ударом.

От свежего воздуха, а может, от холода, хотя не исключено, что из-за сломанной руки, я снова упал без сознания. Очнувшись уже в третий раз за день, я кое как смог выбраться наверх, на дикий холод и ураганный ветер, под косые лучи солнца конца полярного дня. На небе не было ни тучки, кристально чистый воздух ласкал воспалённые глаза, замораживая всё, что не прикрыто, вот таким макаром я почти в момент стал снежным человеком, а своими волосами смог бы заколоть кого угодно. Волосы торчали на голове полуметровыми сосульками, ужасно холодя неприкрытые плечи при мимолётных касаниях. Проветрив лёгкие десятком сильных выдохов, осмотрел себя. Я был в остатках пластикового мешка, это одеяние было полным подобием юбки. Рука раздулась раза в два, но совсем не болела, я, побоявшись того, что что-нибудь пойдет не так, ощупал предплечье. Раздавленная мягкая мышечная ткань вперемешку с затвердевшими участками и костями - это отвратительно, поверьте, уж, на слово. Кости были сдвинуты, но не из-за удара, а скорее, от того, что я, вставая, оперся на правую руку. Поэтому я решил вставлять кость прямо на месте, но когда я начал, стало так больно, что перед глазами поплыла ртутная пелена. Как только пелена рассосалась и я смог видеть, я нашел кусок дерева в этой белоснежной пустыне заполярья, скорее всего от каких-нибудь саней, и оторвав от пластикового пакета ленту шириной сантиметров пять, туго привязал к сломанному месту тот самый кусок дерева. Вскоре ветер сильно усилился и как только солнце коснулось горизонта, вдалеке проступили огни какого-то поселения. Перед глазами открылся прекрасный вид. Эта картина завораживала своей красотой – на фоне тьмы, где звёзды сияли иглами небесного огня, горела красная полоска света, а рядом оставшиеся цвета радуги рассекали черноту бескрайнего неба, совершенно незаметно переходившего в суровый покров льда Северного Ледовитого океана. Я двинулся к свету, как мотылёк на свечу, это, скорее самое ужасное решение за день, нет, за всю жизнь, хотя нет, я оговорился, это решение лишь казалось самым ужасным за всю мою жизнь. Я уже был достаточно близко, чтобы увидеть, что все, кто был в городке или военные, или доктора. Решив, что мне они ничего плохого не сделают, я двинулся дальше вперёд. Так получилось, что это было моей первой серьёзной ошибкой потому, что доктора, вдруг взбесившись, накинулись на меня. Короче говоря, с сознанием я расстался ещё не коснувшись деревянного настила мостовой...

Далеко-далеко зажегся маленький фонарик, по мере приближения, фонарик рос до огромного дверного проёма, полностью в искуссной резьбе дивной красоты и сложности. Несколько слоёв орнамента покрывали дерево проёма, создавая впечатление идущих волн. Оказавшись ближе, я увидел, что орнаменты расположены один на другом и в каждом слое символы всё мельче и мельче. Мне удалось рассмотреть орнамент так близко, что увидел символы настолько мелкие, из-за них рябило в глазах. Я только в этот момент понял, что не иду, и не потому, что, видно, легче воздуха, а скорее потому, что тела у меня нет. Продолжая безвольно двигаться вперёд, я ударился о невидимый барьер в арке. Это было очень, очень больно, но вместо надоевшего вида бесконечного белого коридора, наконец, передо мной что-то изменилось. Прямо перед глазами сгустился экран и приятным женским голосом произнесла стена, что слева: