Страстный поцелуй

1.1

— Он очень плохо отреагировал. Они так кричали друг на друга. Он даже скинул со стола графин с водой. У Максима Валерьевича стеклянная дверь, я сидела в приемной и всё видела. Он с таким грохотом вылетел из кабинета, стекло чуть не разбилось. Я серьёзно подумала, что меня ждёт участь этой двери, Люб, - пробормотала я в трубку. — Слава богам, он на меня даже не посмотрел. Уже надеялась, профессор передумает. Ага! Как же! Выходит такой через минуту, с мокрой штаниной, и говорит: «Милая, встречаетесь каждый день в девять на набережной. Начинаешь завтра». Старый … кхм, плохой человек!

На меня внезапно накатила злость от этих воспоминаний. Это надо было так жизнь подпортить. Никаких счастливо проведенных каникул теперь не намечается.

— Да, Люб, представляешь. В девять утра! Каждый… дурацкий день! Это я-то, я-то — и в девять утра. Кошмар. Да! И я ведь пришла, как идиотка. Пришла. Куда деваться. В этот раз не получилось бы вывернуться. К сожалению. Знаешь, лучше бы не приходила. Вот просто не понимаю. Ну, я же ему ничего не сделала плохого. В чем я вообще виновата? Как будто сама напрашивалась. Ладно-ладно. Не ругайся. Рассказываю я. Просто стыдно мне. В общем, пришла я, значит, как последняя дура…

Да, я пришла. Готовилась, встала ни свет ни заря. А как иначе? Я же девочка. Мозг, конечно, всё понимал. Но нелегко убить воздушные чувства, давшие росток в душе. Он мне нравился. Такой парень не может не нравится. Это пугало. И всегда была мысль: «Черт возьми! Ну, а вдруг?».

Это должен был быть первый день моего шикарного отдыха. Последний месяц я выживала только потому, что представляла, как восхитительно и распрекрасно проведу этот день. В этот раз сессия была особо жестокой.

И вот оно, утро. Наступило. Радуйся, дорогая. Прыгай от счастья.

А я прям хотела прыгнуть. Стояла на набережной и размышляла: может, думаю, лучше сразу утопиться? Пока мне не захотели любезно помочь.

Я залезла на бордюр и ходила по мнимому канату, пытаясь согреться, пока не удостоверилась, что на каблуках лучше лишний раз не двигаться. А этот избалованный мальчишка, приходить, видимо, не собирался.

Про мальчишку, может, я и загнула. Но про избалованного, испорченного богатенького ребенка — нет! Насколько я слышала, папочка-депутат, а может быть, губернатор (местные власти меня совсем не интересуют), пристроил любимое чадо в наш университет. Сплетен было много. И недовольства — от несчастных вроде меня, которым пришлось все выпускные классы провести, отгородившись от мира и похоронив себя в учебниках. Людям обидно, что у других всё просто. Вот вам взяточка, а вы отберите у какого-нибудь ребенка место в списках. И детскую мечту. Не все потом справляются с таким разочарованием.

Университет, в котором я учусь посредством упорного труда, специализируется на естественных науках. Это, конечно, не МГИМО, но один из лучших в своей области среди бывших стран СНГ.

Почему-то я решила поступать на химический факультет, за что сейчас и расплачиваюсь. Не знаю, какова учеба у всяких коррумпированных международников и физиков, но мой факультет официально признан восьмым кругом ада. К концу года моя группа уменьшилась больше, чем в два раза: из 40 веселых первокурсников до последней сессии дотянуло 16 завсегдатаев поликлиник с периодическими приступами отсутствия желания жить. Студентов без проблем со зрением/сосудами/пищеварением/зависимостью от кофе, сигарет/ разного вида болями – больше в нашей группе нет. Преподаватели нашей кафедры – звери. Всем известный факт. Чтобы не вылететь, мы трудимся напропалую. Химфак – наша жизнь двадцать четыре на семь. Личная жизнь – это для всяких там биологов.

Так вот, как только у меня, наконец, появился целый месяц свободы воли, дорогой профессор Юнкин взял и отменил мой «Юрьев» день. Всё, не уеду я в родной город. Не то, чтобы сильно хотелось, конечно, но я не пойму: где же справедливость?

Теперь я вынуждена проводить свои каникулы так. Мое мнение на этот счет никого не интересует. Конечно, кто спрашивает крепостных? Исполняй, как велел барин.

И я даже смирилась бы с таким стечением обстоятельств. Только вот господин Княжин почему-то решил, что пострадавшая сторона здесь – он. Уверена, спокойной жизни мне не будет.

Кажется, он занимается боксом или чем-то таким (спорт – последнее, что привлекает меня в этой жизни), а из событий в кабинете профессора напрашивается вывод – у кого-то проблемы с выплесками агрессии. И хотя мне было, прямо скажем, до того страшно, что я послала Любочке сообщение с информацией о моем завещании, я все же пришла на чертову набережную.

Всегда боюсь опоздать, поэтому пришла ещё и на полчаса раньше. Стояла и смотрела на воду.

Первый час моё воображение придумывало, как именно мажорчик решит от меня избавиться. Он тоже не может просто послать Юнкина. Даже Княжнина временно разжаловали в крепостные, закинув ко мне в лодку. Поэтому я стояла и упорно ждала его появления.

Через полтора часа направление моих мыслей изменилось: перед глазами мелькали уже способы его убийства. Если раньше мне и было совестно, я даже собиралась непонятно за что извиниться, вести себя мило и попытаться подружиться (мама слишком старательно запихивала доброту и мягкость в моё сердце), то, когда к одиннадцати пошел дождь, все благородные порывы как рукой сняло.

Что делать дальше, было непонятно. В какой-то момент изморось сменилась настоящим ливнем. Одежда, волосы – всё промокло. От холодного ветра с реки стучали зубы. Спрятаться от дождя было негде. На центральной набережной, где я должна была ждать парня, не было ни кафе, ни ларька с едой, даже мороженное сегодня не продавали. Одни сырые скамейки, да мусорки. Люди разошлись, вокруг никого не осталось.

Просто уйти точно нельзя. Он скажет Юнкину, что я не пришла. Разбираться никто не будет. Профессор просто выполнит свои угрозы.

До этого дня в моей жизни никогда не случалось подобного. Я бы не стала просто стоять и ждать. Тем более, несколько часов. В обычное время меня не хватило бы и на десять минут. Я бы стала названивать, а через пятнадцать – ушла бы.