Судьба богатырская

Судьба богатырская

По воле полуденного июньского зноя мир будто бы замер. Попрятались птицы и насекомые, спасаясь от палящего солнца. Звери забрались в свои норы, надеясь хоть там найти укрытие от жары. Даже ветер и тот не высовывался, не тревожа покой ни единого колоска созревающей пшеницы на полях, которые простирались так далеко, насколько позволял увидеть взгляд вплоть до самого Мурома. И лишь белоснежная кобыла упрямо брела вперёд по узкой грунтовой дороге, везя свою хозяйку, которая даже в такую погоду куталась, будто замерзая, в бесцветную хламиду.

Путь их лежал в сторону одинокой хижины. Та словно преграждала путь дальше, пряча за собой старый, массивный, тёмный муромский лес. Многие его деревья ещё помнили времена, когда они безраздельно властвовали над этими землями; когда ещё не было ни хижины, ни полей, ни даже Мурома.

Дом был старым, немного покосившимся, с выцветшей краской на стенах, чей настоящий цвет давно уж забыли. Тем не менее запущенным его назвать никак не получалось. И за хижиной, и за небольшим двором подле неё, включавшей и колодец, ухаживали со всем возможным трудолюбием и усердием.

У тонкой линии подлеска, в тени деревьев, пасся, без всякой привязи или присмотра, старый конь. И хотя лучшие его годы давно остались позади, он был всё так же силён и могуч, справляясь с небольшим хозяйством своего хозяина лучше любого молодого жеребца.

Заметив путницу, конь поднял голову и начал внимательно и настороженно изучать гостью. И чем дольше он смотрел, тем сильнее и чаще начинал дышать, дёргать хвостом, бить копытом землю. Животное нисколько не боялось чужаков — никому бы из них не хватило сил совладать с ним. Но эта путница заставила его нервничать и волноваться.

Неладное услышал единственный обитатель хижины, который пережидал полуденный зной внутри, намереваясь вернуться к делам ближе к вечеру. Собой он напоминал неровно отколотый кусок скалы — столь могучим выглядел этот старик. Его не смогли одолеть ни многочисленные враги, ни даже время. Всё, что удалось последнему — припорошить некогда русые волосы налётом седины.

Приложив руку ко лбу и с прищуром рассмотрев едущую к нему путницу, хозяин задумчиво хмыкнул, пригладил неровную бороду, а затем направился к своему коню. Погладил его, пошептал на ухо, успокаивая. Животное нехотя, противясь, но всё же послушалось, хоть и продолжило настороженно, не отрывая взгляда, смотреть на подъезжающую гостью.

К этому времени она уже почти доехала до хижины, и старику не оставалось ничего, кроме как пойти встречать.

— Здравствуй, девица, — слегка поклонившись, поприветствовал он её, а затем помог спешиться. — По делу ко мне или в гости? Или заехала просто водицы колодезной испить? Жара ныне невиданная.

Перед ответом девушка долго, странным отрешённо-безучастным взглядом изучала лицо мужчины, покрытое многочисленными шрамами, о каждом из которых сложили былину.

— И по делу, и в гости, и водицы выпью, — наконец ответила она.

— Что ж, прошу, заходи, будь как дома, — пригласил старик, не выказывая ни малейшего признака удивления. — За кобылу свою не беспокойся: напою и пастись пущу к своему Бурушке — тот не даст её в обиду.

— Она может за себя постоять, — сказала гостья, но от помощи отказываться не стала. — Да и руку на неё никто не подымет.

— Лихих людей всегда хватает, — закидывая ведро в колодец, заметил старик. — А дураков и того больше!

Девушка покорно дождалась, пока хозяин закончит и ещё раз пригласит её, лишь после этого переступила порог. Убранства внутри было немного, лишь самое необходимое: своими руками сделанная столешница с простой скатертью поверх; пара грубых скамей рядом; старая деревянная посуда. Выделялась печь: добротная, крепкая, очень чистая, такая ещё век простоит, даже не заметит. Напротив неё по диагонали располагался красный угол, небольшой, но богатый. Такие иконы, как те, что стояли в нём, нечасто увидишь в простых домах да и в церкви не каждой есть.

— Коль в гости пришла — перекреститься положено, — строго напомнил старик, заметив, что девушка собиралась пройти мимо.

Та не стала спорить и неумело, не слишком старательно выполнила нужный ритуал под внимательным, хмурым надзором хозяина.

— Вот теперь можно и о делах поговорить, и за стол сесть.

Так гостья и поступила, став внимательно и молча наблюдать за тем, как старик подаёт ей краюху утреннего хлеба и чашу свежей воды. То же самое он взял и себе.

— Так как звать тебя, гостья? Из каких краёв будешь? Куда путь держишь? — когда та откусила хлеб и испила воды, поинтересовался старик, сам к еде не прикоснувшийся.

— Карен, Карина, по-вашему, — представилась девушка.

— Из далёких, стало быть, краёв, — догадался старик. — Только там такие имена дают.

— Края, может, и далёкие, — Карен загадочно улыбнулась, — но о тебе там слышали, славный богатырь. И о делах твоих.

— Стало быть, идёт по свету молва об Илье Муромце? — не без самодовольства усмехнулся старик, поглаживая бороду. — Добрая?

— Добрая, — подтвердила девушка без тени сомнений и добавила немного погодя, — и дела твои знают, как добрые. Помнить будут долго.

Это заставило Илью улыбнуться шире прежнего. А вот во взгляде его голубых глаз чувствовалась, скорее, тоска.

— Не зря, значит, меня старцы с этой печи сняли, — он кивнул в угол хижины, а затем сжал и разжал несколько раз могучие кулачищи, — и силушку дали.

Карен тем временем снова прикоснулась к хлебу и воде.

— Так по какому делу ко мне явилась заморская девица Карина?

— Дело моё подождёт. Нет нужды торопить его — всё одно к нему придём ещё. Скажи лучше, богатырь, отчего ты здесь один живёшь? Как так вышло?

Тема была неприятной. Заставила сердце старика вздрогнуть и заболеть. Илья опустил голову и потупил взгляд, но ответил честно:

— В походах не до семьи. Тут что-то одно: или жену искать, хозяйство заводить да детей воспитывать, или люд простой защищать от бед и врагов. А дом этот родителям моим принадлежал, — старик оглянулся, бросив тоскливый взгляд через плечо в сторону красного угла, — только и они меня не застали. Даже на сороковины не успел. Так один и живу-поживаю. Дом вот в порядок привести хочу, да уменья не хватает.