Сумакаль

Сумакаль

Сумакаль – укромное местечко в глубине высоченных гор северно-восточного склона острова Гран-Канариа. Упрятанное в изумрудной зелени , оно расположено так высоко, что по дороге из Сумакаля в ясную погоду отчетливо просматриваются очертания соседнего Тенерифе, а холодными днями канарской зимы, что выдаются порой («mucho frio» - очень холодно – беспрестанно вспыхивает  на бесчисленных электронных табло города, чередуясь с «t +8 0С», и иных ребятишек в детский сад ведут в шубейках и варежках – сам видел!) температура здесь стремится к нулевой.

 

Потому-то Блас все-таки и надумал однажды затеяться со строительством печки в своем доме. Настоящей, кирпичной - русской, почти что. Возможно, первой кирпичной на всем архипелаге: чугунными каминными вставками здесь обходятся, да друг Антонио говорил, что иные немцы, что имеют дома на острове, строят кафельные голландки.

 

Вот Блас меня, как безусловно русского, с моих слов - в печном деле умельца, на сию работу и позвал – кого же еще?

 

Вообще-то, имя бесстрашного канарца читалось, как Vlas. Но буква «v» в испанском языке зажевывается до нашей «б». В данном случае, и правильно: за носителем имени Влас подразумевался бы властный человек - властелин, быть может, даже! А Блас был простым в общении человеком – честным тружеником дела своего. Держал в городе «tienda» - лавку.

 

- Ремонт мобильных телефонов, скупка-продажа б/у, - пояснял мне  Антонио. – Несколько лет обратно, когда только мобильники пошли, - до тысячи евро в день, говорит, у него выходило. Сейчас, конечно, уже другое дело совсем.

 

Закадычный Антонио – Толик, оканарившийся здесь уже до испанского гражданства (двенадцать лет назад -«обратно» с борта судна своего безвозвратно сошел), выступал мне теперь  и посредником, и переводчиком: хоть волок в испанском я уже и сам прилично, глаголы даже форой Антонто ( что жучил бедные до сих пор в неопределенной форме) спрягая. За все это и подсобником Толян, что работал на острове теперь строителем, напросился: «Ё-хайды, мне только раз посмотреть, как эта печка выкладывается!».

 

Это уж, Антонио, конечно – с твоими-то способностями к обучению!..

 

Дом у Бласа был тоже необычный. Единственная, верно, избушка на всех Канарских островах. Бревенчатый сруб, доставленный из самой Финляндии и добротно слаженный польским мастером с двумя украинскими помощниками на подхвате. Само-собой, русской печки внутри и не хватало.

 

- Неважный дом, - посетовал через забор Антонио сельский паренек, шедший мимо, - из дерева: сгореть запросто может.

 

Случайный собеседник Толика был почти мальчишкой, и домой по-видимому не спешил. Навалившись на каменный забор, как на плетень, со вздохом поведал, что трое у него уже ребятишек, а жена все так же молода и прекрасна: в лунном свете ночи – особенно…

 

Сердобольный Толик резонно посоветовал многодетному отцу найти работу где-нибудь в ночную смену – если иначе не получается…

 

Толковые советы Антонио раздавать было все полегче , чем кирпичи с улицы в дом таскать!

 

Кирпичи назывались здесь словом «ладрильо» - красиво, правда? Это обычные красные кирпичи , что предназначались в будущей печке на верхний, обогревающий массив – где будут вилять уже внутренние каналы:  огня эти кирпичи не увидят – им в удел тепло передавать. А  для усмирения пламени, что скоро полыхнет в топке, были закуплены желтые огнеупорные кирпичи из шамота: «ладрильо рефлектарио» - песня!

 

У Бласа детей тоже было трое. Старший – худой и длинный недоросль лет пятнадцати, был добродушнейшим и ленивейшим малым . «Торчок, по ходу», - решил Толик. Парнишка, кстати, подсказал подзабывшему моему другу испанский перевод слова «ленивый»:

 

- Гандуль.

 

- Гандуль, точно – гандуль! – кивал Антонио. – Лисо – это хитрый, а ленивый – гандуль.

Два сапога они были пара!

 

Младшие же сынишка и дочура Бласа были девяти и шести лет от роду соответственно. Но в познании родной речи, сдавалось, пойти должны были гораздо дальше старшего брата и взрослого дяди. Во всяком случае, когда малышка плаксиво, но твердо отказала братцу в какой-то безделице, тот загнул таким словцом, что и у меня-то уши завяли.

 

- Так ругаются страшно! – с каким-то даже опустошением промолвил Толик.

 

Понятны были его гражданские чувства!

 

Пока в первый день, выпилив в деревянном полу отверстие, мы заводили «фондо» - фундамент, Блас привез толстенный квадратный пласт серого диковинного камня, что должен был заменить чугунную варочную плиту.

 

- Писа, писа! – пояснял он нам, бестолковым.

 

- А – пицца! – смекнул, наконец, Толик. – Пиццу будет он на этом готовить.

 

Блас довольно закивал.

 

Вообще, хозяин с интересом следил за процессом возведения печки – за неизменным своим перекуром, но не стоял при этом над душой. Лишь однажды высказал пожелание, чтоб щели между кирпичами промазывались тщательно, дабы «хумо»-дым в комнату не шел, сам при этом пуская такие клубы табачного дыма, что будущая печка заведомо «курила».

 

- Он на юге работал в молодости – в отелях, - сообщал мне историю Бласа Толик. – Папа у него там заправлял. Вот он и работал – коридорным, официантом…



Отредактировано: 17.07.2018