Свергнутые боги

Глава пятая: Жизнь в деревне

Глава пятая

Жизнь в деревне

Спешить, действительно, оказалось некуда. Приехал дежурный из местного отделения милиции. Подробно записал показания. Стольник решил не рассказывать о встреченных гаишниках, ведь тогда придется говорить еще больше слов.

Дежурный после долгого совещания с начальством по телефону откатал пальцы для идентификации, согласился оставить найденыша прапорщику Василько под расписку для последующей доставки в психдиспансер города Орска для всестороннего обследования.

После длительных переговоров сторговались на том, что отделение милиции выделит транспорт для доставки в лечебницу – при условии, что Василь Иваныч обеспечит транспорт бензином. Было решено, что в ночь ехать не стоит, и «уазик» с водителем Вовкой приедет на следующее утро в шесть часов.

На обед Света подала борщ и вареную картошку с селедкой.

- У шахтеров говорят: хоть всю жизнь не пей, а перед борщом выпей, - потёр руки Максимыч и многозначительно посмотрел на хозяина дома.

Прапор тяжело вздохнул и сходил за бутылью с самогоном. Демонстративно налив в графин граммов триста, Василь Иваныч спрятал остатки алкоголя подальше от плотоядных глаз доктора.

- Только по одной, - сразу предупредил Прапор. - Мне разборок с твоей Татьяной не надо.

- Ну, ладно. Один пузырь – значит, один пузырь, - вздохнул врач, состроив несчастное выражение лица.

- Стольнику ни в коем случае не наливать! – категорично заявил Максимыч через секунду, заметив, что Света принесла три стакана.

Прапор, наоборот, думал больше о состоянии Максимыча, так что наливал совсем небольшие порции.

- Ваше здоровье! - воодушевленно воскликнул «Чехов», глядя на своего сегодняшнего пациента.

- Чтоб оно было, - угрюмо поддакнул Прапор.

Они выпили. Максимыч довольно крякнул и занюхал самогон хлебом. У Прапора на лице не дрогнул ни один мускул.

Оказывается, наблюдая за людьми, можно многое о них узнать.

- Слушай, Максимыч, а в какую его больницу поместят? - поинтересовался Василий Иванович.

- В какую? - Доктор отправил в рот жирный кусок селёдки вместе с костями. – В Орскую психиатрическую больницу. Я главврача их хорошо знаю. Там специалисты грамотные и медикаментов специализированных достаточно.

- В психушку?! - Прапор хотел было изумиться, но, ещё раз посмотрев на Стольника, задумчиво хмыкнул. - Вообще, наверно, да. Странно, что я об этом как-то не думал раньше.

От слова «психушка» разило каким-то сырым и затхлым страхом.

- Личность социально дезориентирована. Нуждается в восстановлении памяти. Квалифицированные психиатры обеспечат ему надлежащий уход. Милиция к тому времени может чего накопает, его ведь наверняка родственники разыскивают, - четко, как будто цитируя лекцию на кафедре, сказал Максимыч, при этом искоса разглядывая графинчик. - Хотя лучше времени амнезию ничего не лечит. Можно даже на дому лечить, если обеспечить надлежащий уход.

- Кто же за ним ухаживать будет? Я охранником работаю сутки через трое. Светка на учебе.

- И психотерапевтов нужной квалификации в нашем поселке нет, - поддакнул «Чехов», как удав на кролика, поглядывая на графинчик.

Прапор заметил взгляд и, покачав головой, налил ещё по одной порции самогона.

- Гадостью всякой его колоть будут? - поинтересовался Иваныч после второй. Пили уже без всяких тостов, просто чокнувшись стаканами.

- Не знаю. Показаний к применению транквилизаторов вроде нет, а что там врач решит – это уже его дело, - Максимыч, несмотря на выпитое, смог без запинок выговорить сложное слово. - Да и вообще, в клинике главврачом работает доцент Федоренко. Грамотный мужик. Я его попрошу взять твоего гостя под особый контроль, он не откажет.

Нос доктора, казалось, из бордового превратился в пурпурный.

- Раз дал слово с нами завтра ехать, завязывай бухать, а то завтра тебя опять на себе таскать придется, - хохотнул Прапор, хлопнув доктора по плечу.

Хохот Прапора отозвался болезненным эхом в голове и желудке.

- Иваныч, обижаешь, обед только, два раза протрезветь успею, - обнадеживающе заявил доктор.

Потом последовала длительная беседа. За неимением своего жизненного опыта Стольнику пришлось слушать о чужом.

Максимыча звали Леонид Максимович Бельский. Он гордился своей фамилией, потому что в его предках числился какой-то прославленный родственник – правда, кем он приходится Максимычу, не знал никто. После смерти родителей от голода в блокадном Ленинграде его воспитывала бабушка Клавдия Ильинична.

Пока «Чехов» (Стольнику почему-то в подсознание запало это прозвище) учился в Ленинградском мединституте, он считался талантливым студентом и подавал большие надежды. В то время вся молодежь рвалась на целину и заселять Сибирь. Бельскому, как молодому идеалисту, тоже хотелось изменить мир. Поэтому, когда его распределили в маленький городок Аша на Урале, названия, которого он до этого никогда не слышал, молодой врач даже не расстроился. Бельский вырос на произведениях Фенимора Купера и, хотя он не обладал волевым характером и решительностью первопроходцев Америки, их слава не давала ему покоя. Отвергнув все попытки бабушки, известной всем почитателям Ленинградской консерватории скрипачки и заслуженного педагога детской школы музыки, похлопотать о том, чтоб внук мог остаться в большом городе, Леня поехал покорять советскую глубинку.