Свергнутые боги

Глава девятая: Дурка

Глава девятая

Дурка

Время в дурдоме, как часто здесь называли это место, тянулось в бесконечно долгих скитаниях по коридорам. Несколько раз приезжали полицейские, опять расспрашивали, недовольно поджимали губы и с просьбой, обращенной к врачам о любых проявившихся воспоминаниях пациента, уезжали.

Врачи же давали таблетки, вызывающие сонливость, тяжесть в желудке и изжогу.

Стольника постригли под расческу и побрили. Из-под бороды показалось мужественное лицо с правильными чертами и куча шрамов на голове.

- Бедненький! Похоже, твоей голове за всю жизнь сильно досталось. Как же тут дуриком не стать! – пожалела его пожилая санитарка тетя Аня.

В отделении было много пациентов с заболеваниями, подобными его. Он узнал, чем антеградная амнезия отличается от антеретроградной, ретардированная амнезия от поставленного ему диагноза ретроградной амнезии, вызванной интоксикацией неустановленным веществом.

Заведующий отделением, Юрий Николаевич Пастухов, высоколобый кудрявый мужчина с маленькими подслеповатыми глазками, начал проводить с ним сеансы гипноза. Вел себя доброжелательно, первая попытка погрузиться в гипноз была безрезультатна, Стольник просто лежал и наслаждался музыкой.

- Уважаемый Харитон, - суетился доктор. - Ваша помощь в восстановлении воспоминаний мне нужна всенепременно. У вас устойчивая психика, поэтому помогайте мне для достижения результата.

Последующие сеансы пациент не был уверен, что верно помогает доктору, поскольку ему казалось, что он просто засыпает.

После шестого сеанса попытки погрузиться в воспоминания пациента Юрий Николаевич был чем-то сильно напуган и сеансы гипноза на время прекратились, а к таблеткам добавились уколы.

В принципе, ему было достаточно сидеть и просто смотреть в пустоту, но в последнее время появилось желание слышать человеческую речь, так легче вспоминались слова. Поэтому, услышав внятный диалог, Харитон подходил ближе и вслушивался. Еще он часто смотрел телевизор, размещенный в центре общего зала, по которому почти всегда транслировали канал «Культура», реже канал «Наука». Совсем не любил смотреть канал «Спорт», поскольку не мог понять интереса бегать по полю, пиная друг другу мяч.

Вслушиваясь в спокойную и размеренную речь, льющуюся из телевизора, Стольник учился говорить фразы, состоящие более чем из трех слов.

Особенно ему нравились прогулки в парке, там встречались и пациенты из других отделений, правда, не стремящиеся к общению, по причине замкнутости своего маленького мирка, который они отгородили от всего окружающего мира.

Сейчас он сидел, прислушиваясь к тишине, громко звенящей в голове. Ему нравился этот безразличный звон, он очищал. Оставалось только одно желание: кутаться в спокойствии, которое дарил звон.

Неожиданно Стольник почувствовал боль в спине – резкую, пронзающую, заставляющую выгнуться и сдержать хрип, пытающийся выпрыгнуть из груди.

Повернувшись, он увидел маслянистые, слезящиеся удовольствием глаза санитара с резиновой дубинкой в руках. Тот с интересом разглядывал его, наблюдая реакцию на произведенный удар. Это был невероятно крупный мужчина; не юный, но еще не шагнувший за черту увядания; под два метра ростом и очень плотного телосложения; широкоскулый, с маленькими глазами и ртом, обрамленным тонкими усиками; узким лбом и бессмысленным взглядом. Его звали Равиль.

На днях Стольник видел, как этот санитар с замашками садиста лупил резиновой дубинкой ветхого старичка, чем-то ему не угодившего. Равилю все прощалось, поскольку ему повезло родиться младшим братом того, кто сейчас являлся главврачом этого заведения. Ринат Рашидович постоянно ругал брата-садиста, пытаясь предотвратить жестокие выходки, но уволить не мог, чтоб не выпустить из-под контроля и не дать загреметь в тюрьму.

- Зачем ты это сделал? – спокойно и с искренним интересом спросил Стольник.

- Что, говнюк? Ты еще будешь говорить, что мне делать? Сядь и молчи, – скомандовал санитар Равиль.

- Я и так сижу и молчу, – резонно заметил пациент в ответ на «доброжелательность» медработника и отвел глаза, взглянув в окно.

За окном пели птицы, и сияло ясное солнце. Все же на улице лучше, чем в дурдоме. Если бы он знал, куда идти, он бы ушел.

Резкая боль в голове вернула в действительность. Удар резиновой дубинкой пришелся чуть выше левого виска.

- Не переговаривайся больше со мной, придурок, – еще больше сощурив глазки и угрожающе сморщившись, скомандовал санитар, показывая ему в лоб дубинкой.

Стольник понял, что если он сейчас ответит, то получит очередную порцию боли, поэтому снова устремил взгляд в окно. Оказывается, если думать о чем-либо хорошем, боль не особо чувствуется.

Санитар в очередной раз ощутил себя карающим богом этого микромира, после чего потерял интерес к безвольному психу и направился дальше.

Человек без памяти, нареченный именем Харитон и кличкой Стольник, ставшей фамилией в хрониках больницы, думал о справедливости мира.

Он задавал себе вопросы. Почему сильный имеет право издеваться над слабым? Значит ли это, что, чтоб тебя не обижали, надо стать сильней? Тогда что, придется обижать тех, кто слабей? А в чем смысл? Ведь тогда и на тебя вновь может найтись более сильный. Пока Стольник понял одно: ему не нравилось когда его бьют, это мешало созерцать тишину. В следующий раз он не позволит ударить себя.