Свободен

Глава 22

— О-хре-неть! Какая красота, — застываю я на песке.

И хоть он не белый, как обещали рекламные картинки, но чистый, мелкий, жёлтый и очень приятный наощупь. Особенно босыми ступнями. Особенно там, где бирюзовая вода набегает на него мягкими волнами, а потом снова отступает.

— А вода-то ледяная, — первая, скинув пляжный сарафан, заходит в воду Елизавета Марковна.

Но мне всё равно. Я полезу в эту воду, будь она хоть Северным Ледовитым Океаном. Хоть Любопытная Борода все глаза себе сломает, пока, раздеваясь, исподтишка разглядывает меня в купальнике.

— Ой, мама, — захожу я по колено. Вода и правда холодная. А солнце ещё едва вылезло на горизонт и почти не греет. Но ничего, я сильная, я смелая, я… — Артём! Нет! Отпусти сейчас же!

Но куда там! Подхватив меня на руки и поднимая тучи брызг, он забегает в воду и окунает меня, как в песне, в набежавшую волну.

— Ненавижу это, — рычу я, дрожа и отплёвываясь. Ненавижу! — бью его кулаками по плечам. — Я хотела медленно, постепенно, не торопясь, привыкнуть.

— Не будет медленно и постепенно, — обнимает он меня в воде, согревая теплом своего тела. — Не будет не торопясь. Потому что я с ума схожу по тебе. Слышишь? Просто схожу с ума.

Нет, этот парень всё же переплюнул море.

— Артём Сергеевич, — остужаю я его взглядом леденее этой воды, плещущейся у самого подбородка. Упрямее его рук, крепко прижимающих меня к себе. Выразительнее рельефа мышц, бугрящихся на его груди. — Держите себя в руках. Пожалуйста!

— Нет, — непреклонно качает он головой. — И не проси. Плавать умеешь?

— Уже не уверена, — болтаю я в воде ногами, борясь с искушением пнуть его со всей силы за такие откровения.

За спазм, подступивший к горлу. За слёзы, защипавшие глаза. За то, что он заставляет меня чувствовать себя единственной, исключительной, желанной и действительно сводящей его с ума. За беспомощность, растерянность, слабость и нестерпимое желание сдаться. За то, что я верю в его искренность. За то, что влюбляюсь в него с такой сокрушительной силой, что мне никогда не собрать себя по частям, если он наиграется и бросит меня.

— Не утонешь, если я тебя сейчас отпущу?

Да, он-то стоит почти по шею в воде, мягко подпрыгивая на волнах, а вот я до дна не достаю.

— Если я утону, это будет на твоей совести, — отталкиваюсь я от него и, размахивая руками, как дельфин ухожу в открытое море.

Ну, как в открытое, к несчастью, огороженное не просто буйками, но ещё и сомнительного вида верёвками. Я даже первая хватаюсь за эту верёвку. Или Рыжебородый Русал даёт мне такую возможность — его опередить.

— Дальше нельзя, — откидывает он с лица мокрые волосы.

— Да, я помню, десять суток ареста, — едва справляюсь я с желанием потянуться к его упрямым мокрым губам, почувствовать их солёный вкус, напор и мягкость, дрожание, дыхание, глубину, нежную колкость его бороды.

— Море, кстати, «работает» с семи утра до семи вечера, — отворачивается он, как и я, со всей силы борясь с этим искушением. — Это если гиды вдруг забудут сказать. Раньше и позже плавать запрещено. Вечером вдоль береговой линии натягивают такие же верёвки.

— Серьёзно? — смотрю я в синюю даль по направлению к горизонту.

— Да, с этим здесь тоже строго, — поворачивается он. — Ну что, назад?

— Поплыли, — отпускаю я верёвку.

И уже не кролем, а исключительно по-собачьи достигаю берега. И как собачонка трясусь от холода, пока мой пылкий рыцарь в мокрых трусах, а не доспехах, закутывает меня в пляжное полотенце, мужественно терпя холод.