Святой источник в Бердичах

Святой источник в Бердичах

Солнце нестерпимо пекло голову и я очень жалел, что не взял головной убор, как мне то настойчиво советовала мама. На самом деле не взял именно потому, что она так настаивала. Мы сидели во дворе старого, если не сказать древнего, деревянного дома. По двору бегали куры, у ворот сидела большая грязная собака, где-то из-за сарая доносилось блеяние овцы. Было пыльно. На земле лежали неубранные вовремя и теперь сгнившие яблоки. Сам дом изрядно покосился на бок, кажется, даже стояли подпорки, на крыше был заметен неаккуратный мелкий ремонт. Хозяйство выглядело неухоженным, хотя, возможно, причина этого бардака в бесконечном потоке людей, которые с этого двора теперь не переводились. С тех пор, как прошла молва о целителе Святославе, народ тянулся сюда со всех концов страны. Нам еще повезло, что молва передавалась из уст в уста, и пока никто не додумался рассказать об этом в Интернете. Хотя, возможно, на просторах глобальной информационной сети быстро бы выяснилось насколько он в действительности целитель, этот Святослав.

Я не сводил взгляда с двух близнецов, которые играли у арыка. Одному было лет десять, второй как будто постарше. На год или даже на два. Они были не просто похожи, я готов был поспорить, что их различия обусловлены исключительно разным возрастом, и младший в ближайшие пару лет будет выглядеть один в один как его старший товарищ сейчас. Но самым невероятным было то, что их сопровождали две разные матери. История довольно трогательная и пугающая. Мамы познакомились пару лет назад в детской поликлинике (в Бердичах только и занимаются тем, что болеют и лечатся) и обнаружили то же самое невероятное сходство своих сыновей, которое сейчас созерцал я. Они быстро выяснили, что у мальчишек один и тот же нерадивый папаша, которые плодит отпрысков и затем исчезает, видимо, в поисках приключений. Доктора установили, что этот племенной бычок - носитель невероятно сильных генов, которые передаются его сыновьями и настолько плотно подавляют любое другое генетическое влияние, что дети становятся его точными копиями. Миллионы лет назад, как учит нас наука, существовал некий прото-адам, от которого все мужчины на планете в итоге унаследовали мужскую хромосому и он стал нашим общим предком по мужской линии. Если же генетический материал этого вот современного индивида действительно окажется так несгибаем, то, возможно, через миллионы лет все мужчины будут выглядеть на одно лицо. Лицо даже в детской вариации, скажем прямо, не выдающееся.

Я размышляю об этих глупостях только потому, что все прочее, о чем можно было думать, уже перебрал. Мы сидим тут с раннего утра, а сейчас уже, должно быть, что-то около двух часов дня. И, кажется, развязка все еще далека. Я слышал, как старушки восхищенно обсуждали, что Святослав принимает посетителей иногда до поздней ночи, не смотря на то, что сам уже довольно немощен. Я радости от этого известия не разделил. Перспектива просидеть тут до ночи не вдохновляла, к этому еще и добавлялся мой скептицизм в отношении всего этого целительства, помноженный на обезвоживание. Я глянул на лицо матери и прочитал на нем живую обеспокоенность. Хотя жара наверняка доставляла ей гораздо больше дискомфорта, чем мне, молодому и здоровому, переживала она именно за меня. Я прямо знал, что она думает сейчас. Что-то вроде "ой, прости меня сынок, что тебе пришлось со мной сюда идти, тебе так плохо, тяжело и все из-за меня". И это при том, что это она старая и тяжелобольная женщина. А я человек, изнуряющий себя в спортзале именно с тем, чтобы быть готовым к жизненным вызовам. Но разве объяснишь это матери. Разве может она хоть на миг задуматься о себе, когда рядом есть двухметровый широкоплечий ребенок, стоящий с недовольной миной на роже. Ничего не могу поделать, выражение на моем лице наверняка кислейшее. Смирению меня не научили, и подделать его не получалось. Хотя я сам вызвался помогать, и на мать, конечно, не роптал, но и рефлексы на лице подавить не мог. Вместо поддержки теперь, кажется, доставляю матери только новое беспокойство.

Роптал я только на городскую медицину. Эти люди во дворе уверены, что если ты веришь во что-то и сильно хочешь, то все сложится, а если чего-то не желаешь внутренне, то оно и не выйдет по-человечески. Если этo правда, то именно моя мать подавила своей волей всю передовую систему здравоохранения. Она с самого начала не хотела идти в частные городские клиники, потому что была уверена, что это слишком дорого и разорит меня. Я ее уверял в обратном, но на самом деле это была правда. Глядя на больничные ценники, я примерялся, насколько хватит моих сбережений и даже обсудил с друзьями возможности займа на неопределенный период времени. Занимать деньги не потребовалась, все терапевты, которых мы нашли, признали, что заболевание моей матери не лечится. И единственный имеющийся в их арсенале курс терапии - очень болезненный, опасный и приводит к выздоровлению только в двадцати процентах случаев. Как бы я не хотел, чтобы моя мать жила, но такое истязание оправданным не выглядело.

Учитывая, как далеко вперед шагнуло здравоохранение в последние годы, бессилие городской медицины удивляло. Я как раз был уверен, что всесильные врачи со всей этой космической аппаратурой могут все и им не составит труда разобраться с этой провинциальной хворью. Убеждать мать поехать в город на осмотр стоило мне колоссального труда и почти год упорных переговоров. Обеспокоенная финансовым вопросом, она постоянно придумывала новые отговорки, чтобы никуда не ехать. То надо присмотреть за кем-то по соседству, то не на кого оставить дом, то она не переживет дорогу и как это вообще ее можно на самолет, то свиней некому кормить. На самом деле, я уже давно стал вполне обеспеченным человеком. Может и не богатым, но многое себе позволяющим. Мать же, которая всегда жила и растила меня в очень стесненных условиях, никак не могла поверить тому, что ее сын не жалуется на недостаток средств. Она привыкла отдавать единственному ребенку все свое внимание, заботу и все материальные блага, которыми располагала. Ее единственная цель - благополучие этого ребенка, и она никогда не решится принять что-то взамен. Это особое поколение матерей, растивших детей в неблагополучные времена, когда они кормили отпрысков фруктами, отказываясь от своего ужина. И покупали ребенку на накопления и займы планшет, чтобы он не чувствовал себя ущербным в школе, оставляя себя без зимней одежды. Хотя нет, моя мать знает, что я далеко не бедствую. Она этому радуется, но ни за что не готова принимать помощь для себя, считая, что я все должен расходовать на себя, и получать те радости жизни, которые не были доступны ей. Ее единственное желание, чтобы был счастлив я, чтобы у меня всего было больше и она ни за что на это не посягнет. Даже в жуткой нужде будет думать только о том, как я тут живу, все ли у меня хорошо. Этa бескорыстнейшая забота меня всегда поражала. Я постоянно покупаю ей бытовую технику, оплачиваю коммунальные счета и прочие вещи, но каждый раз эта помощь принимается с великим боем и легендарным "ну зачем же было так тратиться". Матери, должно быть, единственные люди, кто может по-настоящему жить только во имя благополучия другого человека, переживая только за него, и испытывая положительные эмоции, только видя его успехи. Рай где-то должен быть как минимум затем, чтобы было куда поместить этих матерей, чтобы хотя бы после смерти они могли без чувства вины испытать радость и  удовольствие за себя. За все их бескорыстные лишения и самоотдачу по любому божьему закону им положена вечность комфорта и благополучного существования.