Связанные

1

НАТАН

Я шагнул вперед в кондиционированное пространство предбанника, чувствуя, как за спиной закрываются массивные деревянные двери.

Бар “The Ember” всегда был местом, где шум оставался за закрытыми дверями. Внутри – другой мир, чуждый дневному Бангкоку с его пробками, влажным воздухом и навязчивыми вопросами. Здесь никогда не звучали громкие разговоры, никто не смеялся так, чтобы это было слышно дальше ближайшего столика. Всё – в меру, ровно настолько, чтобы сохранить видимость цивилизованного пространства. Столешницы из темного дерева, рассеянный свет старинных люстр, музыка, которая казалась чем-то между джазом и тенью от него. Виски здесь подавали безо льда, бокалы были тонкие, а официанты — обученные не задавать вопросов.

Я сел за привычное место у стойки, расстегнул манжеты рубашки, ослабил воротник. Долгий день, еще более длинный вечер, бесконечные разговоры о цифрах, инвестициях, переговорах, которые должны были закончиться сделкой, но вместо этого превратились в демонстрацию чьего-то тщеславия. Люди говорили слишком много, но не говорили ничего. Всё это отдавало однообразной усталостью, и теперь мне хотелось тишины. Просто нескольких минут, проведенных в одиночестве, где никто не требовал моего внимания, ответов, подписей и решений.

Бармен узнал меня, едва я вошел, но не произнес ни слова – что, в общем-то, было его достоинством. Кивок, движение руки, и он уже тянется за бутылкой виски. Все, как обычно. Постоянство – признак занудства. Так говорит Нам, моя младшая сестра. Острая на язык дикарка. Хорошо, что я избавился от нее, отправив в Лондон. Еще пару семестров мои нервы будут в порядке. И чего я о ней вообще вспомнил?

Я устало потер переносицу, ожидая свой бокал виски. Такой обычный и такой предсказуемый.

Я приходил в этот бар уже столько раз, что все было отработанно до автоматизма. Я вхожу. Сажусь. Бармен наливает бокал виски. Официант подносит его. Я выпиваю его в два глотка. Ставлю на стойку. Официант забирает бокал. Приносит второй. Выпиваю его и ухожу. Все по плану…

Но вдруг… Я поднял взгляд, ощущая, что что-то было не так. Сегодня что-то изменилось. Смотрю на бармена. Что меня напрягло?
Не он. Кто-то другой. Незнакомый мне парень в форме официанта, которому, похоже, этот костюм не слишком-то нравился, направлялся к моему столику. Он движется не так, как другие – менее сдержанно, более лениво, с каким-то раздражающе легким равнодушием. Он подходит к столу, ставит передо мной стакан, и я сразу понимаю: ему плевать, кто я и сколько я здесь оставляю в месяц.

- Ваш виски, - произносит парень.

Его голос звучит странно. Не знаю, что именно, но что-то меня в нем напрягает.

А еще, он будто бы делает мне одолжение. Что-то в его тоне. Не могу различить. Не нравится. Бесит!

Я не беру стакан сразу. Вместо этого поднимаю на него взгляд. Не потому что собираюсь что-то сказать, а просто изучая – рефлекторно, как оценивают неожиданный фактор в привычной системе. Незнакомец не выглядит заинтересованным, но в его позе нет ни покорности, ни привычной профессиональной безликости. Скорее, намек на вызов. Будто ему интересно, сколько секунд понадобится, чтобы я среагировал.

Я смотрю на него дольше, чем нужно. И он это замечает. Но не отводит взгляда. В этом нет вызывающей дерзости, скорее, что-то ленивое, почти утомлённое, как у человека, который уже привык к чужим взглядам и давно перестал в них искать смысл.

Обычно официанты в этом баре обслуживают с почти театральным почтением. Умело дозируют фальшивую вежливость, дают клиенту ровно столько внимания, чтобы он почувствовал себя важным, но не настолько, чтобы счесть это навязчивым. Я привык к этому – к идеальному балансу. Но этот парень будто не считал нужным соблюдать правила.

- Недавно здесь работаешь, — произношу спокойно, - Как-то энтузиазма маловато. Еще не разобрался, кто сколько чаевых оставляет?

Он пожимает плечами, и я замечаю, что движения у него плавные, но точные, без той хаотичности, которая бывает у людей, не привыкших держать себя в руках.

— Может быть. А может, мне просто не нравится моя работа.

Он слегка опирается на стойку, но не так, как положено официанту. Скорее, как человек, который оценивает собеседника, не скрывая этого.

Я поднимаю стакан, делаю глоток, но не отвожу глаз. У него странный взгляд – лисий, как будто в нем что-то хищное, но не резкое, а выжидающее. Такое выражение бывает у людей, которые привыкли видеть в окружающих угрозу или, что хуже, скуку.

— Плохая позиция, если ты хочешь продержаться здесь дольше одной смены, — замечаю я.

В уголках его губ мелькает намек на улыбку.

— А если не хочу?

Он бросает это так, словно ему действительно все равно. Но я вижу – это не равнодушие. Это приглашение. К игре, к проверке границ. Я в такие игры с самого детства играл. Просто выбора не было. Каждый раз приходилось притворяться. Сцепив зубы и засунув страх куда подальше бороться за признание. Не на того ты напал, парень.

Я ставлю стакан обратно на столешницу. Медленно, с приглушенным стуком стекла о дерево.

— Тогда тебе повезло. Не думаю, что тебе светит тут работать.

Он замирает на секунду. И я знаю — выиграл этот раунд.

Официант моргает медленно, будто бы переваривая мои слова, но не отступает. Скорее наоборот — он выпрямляется, отталкиваясь от стойки, и теперь смотрит прямо, без улыбки. Я замечаю, как он чуть наклоняет голову вбок, будто пытаясь рассмотреть меня под другим углом.

— Не светит, значит? И вы этому поспособствуете? — его голос все такой же ленивый, но в нем скользит что-то острое, будто тонкая нить напряжения натянутая, между нами. Как странно, что он меня не боится. Меня все боятся… Я привык. Одни с уважением смотрят, другие с опаской… но страх есть. А этот мелкий…

Я не отвечаю сразу. Просто наблюдаю. Теперь уже с осознанием, что этот человек не из тех, кто позволяет себя игнорировать.