Сью или сказка о маяке

Сью

У Сью короткие светлые волосы и растрепанная длинная челка, то и дело падающая на глаза. А глаза серые, серые, как мутное дождливое небо, как обмельчавшая река на окраине города, как… сам город.
Сью живет здесь, сколько себя помнит, и каждый вечер ходит на старый маяк. Здесь давно никого нет, если не считать стайки курящей мелкоты и любителей граффити.
Или самой Сью.
Маяк старый, и с погасшими огнями, и с прогорклым запахом дыма.
Сью нравится представлять, что было Раньше.
Это Раньше завораживает ее до судорог в пальцах. Она садится на корточки возле маяка и рисует все в подряд: сигареты, дым, тучи, дождь, редкое солнце и реку, синюю и полноводную.
В рисунках Сью всегда больше красок, чем в жизни.
Жизнь вообще уныла и паршива.

Сью сдувает падающую на глаза челку и кутается в черную толстовку, тайком уведенную у брата. Его черные одноцветные тряпки интереснее розовых оборок и бантиков. Сью — пацанка, она знает толк в вещах и в красках, которым самое место на листке бумаги.

Почему-то даже наброски простым карандашом выглядят у Сью яркими и цветными.
К вечеру она выводит в блокноте старый маяк и огни. А потом, помедлив, подрисовывает выползающее из-за низких мутных туч солнце.
Солнце ненормально яркое, похожее на глаз змеи.
Похожий глаз смотрит на Сью в упор с бумажного листка, и Сью кажется, что, если как следует зажмуриться, она сможет вспомнить что-то темное и далекое.
И бесконечно цветное.
Но…
Как обычно, ничего не выходит.

На серый город опускается черная влажная ночь, и Сью, щурясь, добавляет вокруг маяка звезды, похожие на плевки в лужу.
Звезды расползаются в разные стороны, будто смазанные невидимой рукой.
И ничего Сью не плачет.
Просто от темноты слишком слезятся глаза, и вообще, пора уходить.

Сью врубает плеер.
Дорога до дома занимает ровно пять песен. Наушники, громкая музыка, беззвучно раззевающая свой огромный рот мать и быстрый рывок к себе наверх, под надежную бумажную защиту из набросков и грохота.
Сью все время кажется, что она лишняя.
То ли мир не тот, то ли город, то ли она сама…
Мать немного жалко, мать… она нормальная.
Все окей, просто Сью урод.
Извини, мам.

Она засыпает, не снимая наушники. Металлические раскаты сливаются с громовыми, а из глубины пещеры наотмашь бьет изумрудной зеленью.
В сердце.
Пулей.
Навылет.

Сью откидывает влажные от жара волосы назад и тянет тонкие губы в улыбке.
Два изумруда — два выстрела.
Он тихо шепчет: «Здравствуй».
Сью не отвечает, только склоняется к подножию камня. Времени слишком мало, нельзя растрачивать его впустую.

Это началось полгода назад.
Налетело, закружило и затянуло так, что не всплыть. Именно тогда мать стала беззвучной рыбиной, а рисунки на маяке смыслом на весь день.
Сью ни о чем не жалеет. Пусть все это тянет на отдельную палату в закрытой больнице, но жалеть не о чем. Все неправильно и так, как надо.

А у него волосы цвета бронзы, лучистые морщинки возле глаз и ожоги, с мерзкой коркой и вонью паленой плоти.
А он каждый раз улыбается, солнечно и светло, когда Сью встает рядом и трясущимися руками удерживает чашу.
Сью не задается вопросом, кто стоит вместо нее днем.
Она боится услышать любой ответ.

Хэй, Сью настолько смешна и нелепа, что довольствуется ролью безликой подставки под гребаную чашу!
Не, правда, ей хватает!
И она гордится собой.
Ей первой приходит в голову мысль сливать стекающий яд на веревки.
И пускай пока дыма больше, чем толка, но однажды все получится.
Именно благодаря Сью!
К черту ту, что стоит вместо нее днем.
Лучше бы она правда была. Ведь не может же он оставаться здесь вообще один? С этой змеей?

Однажды Сью удается погладить его по лицу. Смелость или наглость, как знать…
Он дергается, и Сью едва не отпрыгивает вместе с чашей, как ошпаренная. К счастью, ноги не подводят. Чаша все еще в руках.
И он впервые называет ее имя.
Ладно, так уж и быть, пускай она будет Сигюн.
В конце концов, не намного хуже, чем Сью, обычная невзрачная Сью, у ног которой валяются тлеющие веревки. Скоро все изменится, и Сью пытается спать столько, сколько получится. Пока есть чаша и яд, у нее просто нет другого выхода.

Вскоре начинается колледж, а маяк и серый город остаются за спиной.
В первый раз Сью засыпает в автобусе и почти захлебывается странной радостью.
Пускай дневная жизнь идет своим чередом, но здесь, во сне, все остается по-прежнему.
Змей прожигает ее взглядом, а внизу чернеют и обугливаются веревки.
Сью все чаще думает о том, какой была Сигюн, и сравнивает ее с собой.
Ночью.
По утрам на это просто не хватает времени.

Свободная почти взрослая жизнь засасывает словно трясина.
«Привет-пока», «дай номер», вечеринка, много кофе, жвачка, не вписаться в столб по дороге к знаниям, не заснуть над записями, доползти на сдачу.
И на новый круг.
Здравствуй, взрослый мир! Дашь пинок под зад?

Как многие, Сью идет подрабатывать официанткой в ближайшее кафе.
Как немногие, вылетает чуть ли не в первый день, с разворота заехав посетителю туда, куда не заезжают приличные девушки в коротеньких юбочках и на каблучках.
Юбке конец, карьере официантки тоже.

После скандала Сью остается отработать смену под честное слово, обещая, что больше никого и никогда, только для того, чтобы уволиться на следующий день.
Смешная жизнь, смешные проблемы.
Сью все еще не в своей тарелке и не в чужой.
И ей опять нет места в Здесь и Сейчас.

А ТАМ чаша полна до краев, и даже в глазах огромного змея ей чудится Осуждение. Ну да, белка крутит колесо, забывая все на свете. Особенно несбыточное, то, чего нет и быть не может.
Сью перестает рисовать.
Просто перестает.
И становится… Как все?
Всем не снятся ядовитые Змеи, и то, что смертоноснее и коварнее любой твари.
Персональный ад на букву «Л».