Тайный ужас короля Гейзы

Полный текст исторического детектива

Пролог, или Мысли и размышления ангела Памфилия во время лунного затмения

Ангел Памфилий вскинул бессонную свою голову с влажной тучки, на которой не то чтобы прикорнул получасом ранее, а так, прилег ненадолго, дабы дать отдохнуть крыльям. Снизу, из венгерского городишка Эстергома, совокупный человеческий вздох донесся, потом женский визг…  А тут и лунный яркий свет как будто потускнел, словно на луну надвинулось прозрачное перистое облачко. Присмотрелся ангел Памфилий – а четверть ночного светила вроде как откушена уже, и черный полукруг чуть ли не на глазах увеличивается. Понятно: лунное затмение… Нехорошо стало на душе у ангела, тревожно отчего-то, хотя вроде и не в первый раз видит… А в который же тогда раз, если не в первый? Прищурился белокрылый Памфилий, прикинул наскоро: нынче 18 августа 1160-го года от Рождества Христова, от сотворения мира же 6668-го. Поскольку же известно, что каждые восемнадцать лет случаются двадцать девять лунных затмений, то сие он, Памфилий наблюдает в одна тысяча семьдесят четвертый раз… Ничего себе!

Не грех бы уже и самому разобраться, что же там, на Луне этой, происходит, вон ведь как покраснела вся, не нравится ей... Конечно же, забот у него с этими земными Памфилами полон рот, однако можно ведь было бы и слетать да посмотреть своими глазами. Великий Птолемей, он, конечно же, велик и всезнающ, однако… Тут легко эдак щелкнуло в голове у ангела, и прозвучало в ней раскатисто и мощно: «Внимай, Памфилий! Затмения бывают полные и неполные, правильные и неправильные. Правильное затмение, это когда Луна, облетая вокруг неподвижной Земли, попадает в земную тень, а неправильное, когда наблюдателям на Земле заслоняет Луну задница ангела, зазевавшегося в ночном небе».

«Слава тебе, Господи! Слава, слава, слава Тебе! Да пребудет вечно Твое всеведение!» – незамедлительно откликнулся ангел Памфилий, красиво склонив голову над изящными своими руками, в локтях согнутыми, ладошка к ладошке, пальчик к пальчику умильно сомкнутыми. Приятно было выкинуть умственную заботу из головы, и жаль ему стало ничтожных людишек, которые завывают сейчас там, внизу, опасаясь, что черный дракон сожрет сейчас Луну и не отрыгнет её уже никогда.  

Тут подумал ангел Памфилий, что случись такое событие зимой, никто внизу и не почесался бы, дрыхли бы все без задних ног, и даже городская стража. Но сегодня стоит тягостная августовская жара, и все, кто только мог себе это позволить, а слуги да рабы – и без разрешения господ, тайком, прохрапели полдня в тенистых укромных местечках, а именно сейчас, когда близка уже долгожданная прохлада, вылезли наружу и принялись куролесить – кочевники возле костров, богачи в своих домах, освещенных дорогими свечами, а бедняки да рабы – на улице и везде, где рассчитывают перехватить неразбавленного местного вина. Внизу вообще много неграмотного быдла, здешний народ о славном Птолемее вообще не слыхал, не говоря уж о том, чтобы знать хоть бы общее содержание шестой книги его «Алмагеста», где описываются солнечные и лунные затмения и обосновывается возможность их математического предсказания. И не удивительно, ведь внизу, перед широкой лентой Дуная, восточного рубежа просвещенной Европы, скромно помигивает огоньками один из последних католических форпостов посреди дикарского, языческого и православного славянского моря.

Невелик это городок, и сейчас, ночью, когда почти не освещены собор и замок, крещеными венгерскими вождями построенные, кажется ангелу, что под ним не правильные прямоугольники городских кварталов угадываются во тьме, а ряды палаток главного лагеря Четвертого вспомогательного легиона, а рядом с ними полуземлянки местных жителей, как их... Дай, Господи, памяти! Ах да, арависков… Сам же оппидиум назывался Сальвио Мансио, то бишь Здоровое пребывание. Имеется несколько теплых источников, вот местные невежды и считают их целебными. А иные ученые головы предпочитали другое название – Истрополис. Дунайский город, не много и не мало, словно на Дунае других славных городов нет… Как время-то летит! Давно ли на месте королевского замка высился огромный шатер Аттилы, а сам городок немцы называли Этцельбургом, городом гуннского цезаря. Потом гунны со своими стадами и кибитками схлынули неизвестно куда, а город заполонили говорливые славяне, совсем переставшие убирать с улиц отбросы и переименовавшие его в Стерегом. Теперь вот венгры…

Когда пришли они сюда, мало чем отличались от гуннов: снесли с лица земли Великую Моравию, а от славянской столицы Велеграда и следа не оставили, поработили местных славян и заставили на себя трудиться, а главное, добывать для них в рудниках золото и серебро. Отличие же в том, что было их меньше, чем гуннов, а еще в том, что решили их вожди Альмош и Арпад тут и остаться (видно, сильно понравились им местная степь, на которой можно выпасать скот), а потому в дальние походы, на тех же немцев и франков, ходили венгры отсюда, отнюдь не завоевывать новые земли в Европе ходили, а только захватить рабов, добро пограбить, а всё остальное сжечь. Зато и повеселились же венгерские язычники в этих набегах! Так повеселились, что их нынешние благочестивые короли должны были бы краснеть за своих предков, да где там… В монастырях поджаривали монахов на кострах, делом чести считали взобраться на шпиль кирхи и там опорожнить желудок, дабы осквернить святой крест, своих убитых сжигали между дверей христианских храмов, надеясь обратить последние в погребальные костры.

Впрочем, между грабежами ухитрились эти дикари и такое совершить деяние, которое привело к заметному явления в истории католической церкви. А именно, 234 года тому назад во время набега на земли горной Швабии прикончили венгры между делом одну отшельницу, именем Вибораду, поселившуюся в урочище между Сен-Галленским аббатством и кирхой Сен-Магна, ближе к кирхе. Виборада была девушкой из знатной и богатой швабской семьи. Свой дом превратила она в госпиталь для удрученных болезнями бедняков, которых посылал к ней брат её Гатто, настоятель и ректор Сен-Магна. Совершив вместе с братом паломничество в далекий и святой Рим, Виборада окончательно возненавидела грязь и тупость мирской жизни. Следует признать, что и честные швабы потешались над нею, когда перезрелая, но всё еще богатая девица постриглась в Сен-Галленском женском бенедиктинском монастыре и принялась вышивать и украшать драгоценностями ткани для книжных переплетов, а там и сами книги переплетать. Кто бы мог тогда подумать, что через полтора столетия эта сумасбродка станет первой женщиной, канонизированной Ватиканом?