Там, где дом

Там, где дом

Летом, когда ночи коротки, а дни тянутся вишневой смолой, в темном и пропахшем кислым зерном амбаре, в семье нетопырей-отшельников родился Ульц. За ним, отстав на пару секунд, появились и его братья – Ухц и Урц, пищащие серые комочки. Росли они быстро, радуя родителей, но все равно отставали от старшего брата. Ульц был первым; наверное, потому ему достались все запасы силы, самые быстрые крылья и отличный слух, шутил папа. Мама в такие моменты неодобрительно качала узкой мордой и давала папе подзатыльник. 
 Перед рассветом, ощущая скорый восход, малыши зевали и просили сказку – всегда одну, не надоедавшую им никогда.
 — Какую? О злом Сыче и солнце? Или о реке и зернышке рассказать? — пряча смех, спрашивала мама, а братья, перебивая друг друга, требовали историю о Вулфе-вампире.
 — Хорошо. Только потом сразу спать!
 Они вразнобой кивали, а мама тихо-тихо начинала историю о большом и грозном нетопыре, ставшем ночным охотником –  страхом всех теплокровных, о далеком предке всего их племени, о том, кто пил кровь и ел плоть. Малыши вздрагивали от сладкого ужаса и продолжали таращить в сереющее небо круглые глаза, высматривая силуэт летящего вампира.
  Так проходили ночи и дни; дети подрастали, так что вскоре уже и их брали на охоту. Осенние ветры приятно холодили кожу, забирались в длинные уши, щекотали перепонки и, наигравшись, подбрасывали хрупкие тельца к звездам. Ульц взлетал выше всех: выше крыши, выше деревьев, вверх – к ноздреватому кругу, висящему на небе. Где-то внутри, у сердца, жила мечта:  никому бы он не признался в подобном, но был уверен, что если подняться к самому краю облаков, то встретит там Вулфа-вампира. И тогда, пораженный его, Ульца, храбростью, Вулф посмотрит на него и скажет, что горд своими потомками.
 — Ульц, Ульц! — назойливым писком перебили мечты братья. — Подожди нас!
 — Для чего? Чтоб вы, неуклюжие тли, испортили мне вид?
 Тяжело взмахивая, мама поднялась к спорящим:
 — Возьми братьев с собой.
 — Вот еще! Не маленькие, пусть сами охотятся, — возмутился он и, набирая скорость, оторвался от семьи.
 Он летал, пока не заболели крылья, не желая возвращаться к укоризненным взглядам родителей. Отдохнув в колючем кустарнике, Ульц решил, что вернется утром, когда все уснут.
 Стоящий на отшибе амбар окружало пустое поле. У стен рос хмель, но тонкие плети ветвей не давали никакой тени  – не было ни единого укрытия от солнца, так что Ульц, почти ослепший от утреннего солнца, пробирался домой по памяти.
 Сырой воздух встретил его тишиной. В темных углах не было никого, и Ульц пискнул слабо:
 — Урц?.. Ухц?
 На земле что-то шевелилось. Он неуклюже прыгнул вниз и уткнулся носом в клочок меха – серого, пушистого. Рядом лужицей застыла кровь.
 Весь день ему снились плохие сны – в них мама просила его о помощи, а братья молча отбивались от ужасного врага, чей облик был скрыт и оттого еще более ужасен; он просыпался, звал родных и снова засыпал, не в силах сопротивляться вечному закону крови. Как только вечер вступил в амбар, Ульц проснулся и решил, что оставаться на месте нет смысла. Его семьи нет, так что нет и дома. А если нет дома, то нет и старых правил, запрещавших улетать далеко и ночевать на открытом воздухе. Внутри, рядом с мечтой, поселилась вина вместе с горем, и теперь они боролись за него.
 Решившись, Ульц вылетел из щели под крышей и направился к ближайшим соседям – может, они видели что?
 — Я не видала твою маму уже несколько дней, — проскрипела старая тетушка Ахта, почесав когтем белое от седины брюшко. — Но поговаривали, что в лесу, там, за рекой, появились совы.
 — Вот такие! — вытаращил глаза и оскалился ее внук, показывая невиданную сову.
 — Цыц, не перебивай! 
 Тетушка потопталась на деревяной балке, искоса посмотрела на Ульца и предложила:
 — Оставайся с нами.  Если твои найдутся, уйдешь к ним, а нет... Прокормишься.
 — Нет, спасибо.
 Тетушка Ахта пожала плечами и, тут же позабыв о собеседнике, принялась воспитывать внука.
 Лес лежал далеко – за полем с одиноким амбаром, за огромными человечьими домами, где ни днем ни ночью не стихал шум, за заливными лугами, за широкой спокойной рекой. Ульц знал, что дорога трудна и тяжела, но горе, объединившись с мечтой, подхлестываемое виной со стыдом, толкало вперед. Смутные видения огромной птицы сменял образ грозного нетопыря, и Ульц летел и летел, пока не обессиливал и не засыпал – каждый раз в новом месте. 
 Однажды, охотясь на жука, он не услышал шума крыльев, столкнувших его с пути, и попал в воздушную яму. Закувыркался, теряя ветер под крыльями, и упал. Ульцу повезло – косточки были целы, но он запутался в странных побегах. Он дергался, но тонкие побеги только сильнее сковывали его. Рядом не было никого: справа от Ульца стоял дом, справа – вскопанный огород, убранный на зиму. 
 — Помогите, — тихо сказал Ульц. Он не надеялся, что его кто-то услышит, но молчать было... неуютно.
 Одна из земляных кучек зашевелилась.
 — Эй! Эй, там есть кто-нибудь? — закричал Ульц.
 Длинный нос, показавшийся из кучки, обнюхал воздух и нацелился на оробевшего нетопыря. За носом появились лапы с длинными когтями, мелькнуло крепкое тело, одетое в блестящую шубу, и наконец перед Ульцем встал крот.
 — И кто это у нас? — забормотал глухо. — Пахнет почти как моя соседка... Но не так. — Крот ощупал Ульца, прошелся по ловушке.
 — Помогите! Я запутался!
 — Хм. И что же мне за это будет, глупый мышонок? — Сложил на животе лапы крот. Видно было, что он приготовился к долгой торговле.
 — А что вам нужно?  Я могу наловить жуков... Или принести еще что-нибудь.
 — А пауков? Ты можешь достать мне паука? 
 — Да. Да! Только помогите мне!
 Крот взмахнул острыми когтями и прошипел:
 — Хорошая сеть в хозяйстве пригодится... Потерпи.
 Через минуту Ульц захлопал крыльями, а крот, поведя носом, недовольно нахмурился.
 — Не люблю летунов. Особенно ласточек – бесполезные создания! Только и знают, что петь и воровать невест. Вот, помню, была у меня одна, ела всего ползернышка...
 Ульц не слушал ворчуна, он торопился поймать самого крупного паука. Когда же крот наконец признал долг оплаченным, солнце почти взошло. 
 А следующим вечером, когда Ульц проснулся под крышей последнего дома, пришли злые ветра. Они выли, стонали на разные голоса и пугали всех, кто умел слушать, вестью о своей хозяйке – зиме. 
 Ульц с тоской вспомнил о теплом доме, о пушистом боке брата, к которому можно было прижаться, чтоб согреться, и упрямо полетел вперед.
 Над лугом он летел низко-низко и потому издалека услышал отчаянный писк. Ульц повел ушами: там, на земле, большая птица скребла когтями по норе, а полевка, не успевшая убежать, кричала из последних сил.
 Правильный нетопырь развернулся и улетел бы поскорее, не рискуя зазря, а Ульц, за плечами которого маячил призрак грозного предка, бросился навстречу опасности. 
 Он никогда раньше не видел сов, но узнал ее тотчас – хищный клюв, горящие глаза и когти острее самого острого. Маленький нетопырь – сова была больше него в три, а то и четыре раза – молча упал на голову врага. От неожиданности противник покачнулся, взмахнул крылом, и полевку словно ветром сдуло – только хвост мелькнул. 
 Ульц кусал, забивая пасть жесткими перьями, царапал совиную голову, стараясь задеть светящиеся глаза, а в мыслях бухал тяжелой поступью Вулф-вампир – дерись до конца! 
 Прошел миг, и сова опомнилась. Стряхнула с гневным смешком напавшего вниз и прижала лапой. Ульц завозился, стараясь вырваться, заскреб беспомощно по земле. Предок таял, уходил, разочарованный слабым нетопырем, недостойным называться его потомком.
 — Так-так, – прогрохотало вверху. На Ульца посмотрел круглый желтый глаз. — И кто это у нас?
 — Я выпью твою кровь! — пискнул Ульц.
 Сова заухала. 
 — Смешной. И, наверное, вкусный. — Переступила с лапы на лапу, придавив крыло, и аккуратно, одним когтем пропорола перепонку. 
Было больно, и Ульц не сдержал слез.
 — Какой знакомый запах! — вдохнула сова. — Не твоих ли родичей я поймала в старом амбаре?
 Ульц зашипел, оскалился, а сова только громче заухала.
 — Значит, твоих. Ну что, пора...
 Сова не успела договорить. С неба, затянутого тучами, на нее рухнула крупная птица, похожая на сову, но гораздо крупнее. Ульц замер, не в силах оторваться от зрелища жестокого боя, забыл про боль – ему виделась тень предка, мелькающая в клубке взъерошенных птиц, казалось, что кровь из ран не впитывается в холодную землю, а исчезает в пасти Вулфа-вампира, придавая тому сил. 
 — Бежим! Что ты сидишь! — Дёрнул его кто-то за крыло. Ульц оглянулся – мышь-полевка. — Бежим, быстрее!
 Он неуклюже захромал, потащил крыло. Мышь, обогнавшая его, оглянулась и пискнула сердито:
 — Да ты ранен!
 Она вернулась, подставила под раненое крыло спину и вновь заторопила Ульца:
 — Быстрее!
 Они шли долго, успев пересечь поле и выйдя к большому дому. Ульц замерз и устал. Рана пульсировала, отчего ему казалось, что крыла у него нет, его съела боль. Он почти уснул, когда из-за ступенек, к которым они дошли, выскочила толстая мышь и принялась ругать его спутницу.
 — Да помолчи ты, — отмахнулась полевка. — Видишь, ему совсем плохо? Приюти его на время, сестрица? Он меня спас.
 — Ох, — проскрипела мышь. — Скажи спасибо, что моя матушка наказывала помогать родичам с полей. И с небес, наверное, тоже... Ладно, пойдем, спрячем его.
 Новым домом Ульца стал подвал. Он долго болел, окончательно выздоровев только в конце зимы. Во время долгих лихорадочных снов ему виделась сова, поедающая его семью; иногда эти кошмары сменял образ Вулфа, который щерил зубы, недовольно глядя на недостойного.
 — Ну что ты так мало ешь? — спрашивала мышь Агата. — Ты же совсем исхудал. Вон, косточки просвечивают!
 — Спасибо, я не голоден. — Отодвигал он тарелку с кашей.
 А как только сошел снег, Агата вывела ослабевшего Ульца на улицу. Было темно, тревожно пахло прелыми листьями и гнилью. Они поднялись на высокие ступеньки: сначала мышь карабкалась наверх, а затем поднимала к себе нетопыря. 
 — Хорошо-то как пахнет... Весна, — сказала Агата. — Попробуешь?
 — Да.
 Крыло зажило, но он не летал очень долго – может и вовсе разучился? Ульц вздохнул и прыгнул. В дрожащую перепонку ткнулся ветерок, взлохматил шерсть на брюшке и подбросил Ульца повыше.
 — Получилось! — обрадовалась Агата. За зиму она привязалась к тихому нетопырю и теперь переживала за него. — Разлетался-то... 
 Окрепнув, он собрался в дорогу. Сова умерла – об этом Агате нашептала полевка, – но он хотел проведать старый амбар, прежде чем отправиться дальше, туда, где иная жизнь.
 Весна буйным потоком затопила мир: и поля, и луга, и даже человечьи жилища принарядились и ожили. Воздух дрожал от гудения и шума. Всё вокруг рождалось и умирало; иногда между этими двумя вехами пролегал путь длиною в день.
 Хмель растянулся до самой амбарной крыши. Выросший Ульц добрался быстрее, чем прежде – через несколько дней он уже влетал в знакомую щель. В углу что-то шевелилось. 
 — Ульц, это ты? 
 Он поначалу и не узнал братьев – так они выросли. На морде Ухца вился шрам, а Урц имел лишь одно целое ухо, но оба они радостно – совершенно одинаково – ухмылялись. Внутри, в узле из мечты, горя и вины, что-то ослабло. Ульц рухнул на балку, втиснулся между братьев и решил, что, наверное, отложит путешествие в неведомые земли. Он еще не нагостился дома.