Там, где гаснут зори.

Глава 1. Ночной полёт.

Все упомянутые и действующие лица повести вымышлены, любое сходство их с реально-существующими людьми - не более чем, случайное совпадение.

Ч А С Т Ь П Е Р В А Я.

Рождение идола.

Пусть сильнее грянет буря.

"Песня о Буревестнике" М.Горький.

Г Л А В А 1

Ночной полёт.

Его Величество Мрак, властно раскинувший бездонные опахала ночи, в едином порыве задул огни мятежного города. Все! Кроме последнего, ещё упорствующего безумству тьмы. И тогда, Мрак призвав в союзники дождь, обрушил на глупого, всю ярость стихий...

Но хозяину беспокойной комнаты, утопавшему в плену сомнений, были чужды погодные страсти. Безразличный к реалиям, он, где-то плыл, рассеяно изучая носки собственных ног. Ног, у которых пылились страницы неизданных глав, отринутых самим литератором, а равно, редакторской хартией всех издательских баз.

Мятые, исписанные пером страницы, негромко шуршали, выражая скорбь. Но он, сломленный чредой неудач, оставался глух.

- Ничтожные!– То и дело, восклицал человек, обращаясь к Издателю. – Где ваше прославленное чутьё, где ваш нюх, господа? Вы! Ни пропустившие ни единой жалкой строки, отринули вещь. Вещь! Способную возвеличить души. Как вы могли, бездушные?! Ну, как вы могли? - Продолжал причитать несчастный, бездумно утюжа посредством тощего зада, рождённое в муках чудо. Чудо, которому, невзирая на затяжной кризис, нужду и скорбь, было отдано четыре года. Четыре! Тогда как иные писаки, кропают свои куцые пьески, всего лишь за год. Даже, за квартал. И ничего! Живут, в полной мере наслаждаясь жизнью. И что удивляет, печатаются!

- Э-хе-хе! – В который раз клеймил редакцию человек. – Выходит, не быть мне услышанным. Не быть!

А дождь всё хлестал в окна застывших, будто в суеверном страхе домов, всё лил, разрываясь в ночи яростными раскатами гроз. Он безумствовал в своём величии, он выл, упиваясь могуществом, явив городу беспредельную мощь.

- Это за мной! - Решил почему-то писатель и скользнув к подоконнику, щелкнул шпинделем вверх. - Ах!!

Ураган, ворвавшийся внутрь, смахнул с полок, ряды фарфоровых фигурок. Фигурок, которые с неуклонным упорством покупал он, невзирая на строжайшую экономию крошечного бюджета. Фигурок, служивших ему, в качестве музы, на ратном поприще литераторских нужд. Беда! Но пострадала и рукопись, затеяв в комнатке праздничный хоровод

- И пусть! - Решил человек. - Пусть улетают, туда, где отыщется Ум, способный оценить никем непризнанный труд.

И строчки, послушно воле хозяина, ринулись прочь. Впрочем, господину творцу было не до своего детища. Он тоже полез на узкий, битый нуждой подоконник, всей полнотой чувств, ощутив благость дождя. И сдерживая рвавшийся наружу крик, осознал, что нет ничего милее полной, ни с чем, ни делимой свободы! Свободы, ради которой стоит и умереть. Ведь только там, средь множества звёзд, он станет велик и удачлив. Тогда как здесь, на забытой Богами земле, ничтожен и глуп. И непризнанный мастер пера, окинув пустым взором, уплывшую вдаль мечту, бесстрашно скользнул в ночь…

Немного истории.

Всю свою сознательную жизнь, ютился Иван Данилович Гот, по причине скудности бытия и извечной нехватки средств, в тесной комнатушке, крайнего этажа, с карниза которой и началась вся эта история. Служить приходилось в скромной, ничем ни приметной конторе, с улицы Славных Пекарей, в должности младшего клерка с весьма скромным жалованием. Средств, как водиться, не хватало, и Иван Данилович подвязался ваять статейки на ниве литературных почв, благо, что полученных в бытности знаний хватало. Да и желаньице, про запас имелось.

Одно смущало, в прессе ни на духовность упор был, а на халтуру, шедшую на потребу недалёкой, но охочей до низкосортной мазни публики. Смерть, поножовщина, блуд, всевозможные насилия над личностью, - вот, краткий перечень того, что желали видеть на страницах бумажных глянцев, ценители бульварной чумы. А стало быть, нужно соответствовать. Что естественно шло в полный разрез с пониманием Гота о силе печатного слова. Но как водиться, клиента не выбирают, выбирает он, и Иван Данилович, горестно сетуя на судьбу, цены, и мух, плёлся домой, вершить очередной, ни подвластный счёту бред.

Но писать Гот любил, и в свободное от службы время, отдавался работе самозабвенно и творчески, возвеличивая мудрость слов. Там, он, растворялся в радуге звезд, забывая о низменной подоплёке рекомендованных строк, и в результате выдавал на-гора, вполне сносное, если не сказать большего, чтиво. Чем собственно и пользовались многомудрые издатели, поднимая на опыте скромного литератора, вполне недурственные призовые.

Но всё это было совершенно не то, чего желалось писательскому чутью! Низкосортная муть претила пониманию литератора, рождая тоску и пошлость в ранимой душе. Ему грезилось создать роман. РОМАН! Способный как малое, возвысить его в лице Современника. Роман, готовый перевернуть мировоззрение читательских масс. Пусть люди проникнуться, осознав грань, делившую низкосортное бумагомаранье и величие печатных строк. Он грезил создать роман-предупреждение, роман-катастрофу, осветив пропасть социальной дыры, в которую, не считаясь с реальностью катиться мысль. И он его создал...

А что в остатке? Пшик. Ничего. Дырка от бублика. Чопорные, а равно, капризные бесы в личине издателей, дружно пошли в отказ, кругом усмотрев, некий намёк на обличительные черты власти. Этакую червоточинку, незаметно разъедавшую основы социальных прав. Трещинку, которая обретая границы пропасти, уничтожала самую суть, на которой зиждились законы человеческой, а равно, духовной морали. Им, (издателям) видите ли, мниться, что вчерашний клерк, в своей гордыне, позарился на святое - Творца! Прихватив как суть и всеми уважаемую верхушку.