Там нет меня

Глава 5

Сейчас поворот направо, затем еще раз направо, теперь прямо. Пейзаж на пути к моему дому за 2 года ни капли не изменился: все те же дома, оббитые пластиком пастельных тонов, все те же аккуратно подстриженные лужайки. Снега в Вене не было, зато было мокро и сыро. Я понадеялась, что до Рождества еще есть время и, быть может, погода станет немного лучше.

Вот уже 5 минут я стою перед воротами и не могу сделать ни шагу дальше. Руки вспотели, колени подрагивали. Ох! Я не думала, что будет так сложно ступить на родной порог. Трясущаяся рука поднялась к биометрическому окошку, и я почувствовала холодное прикосновение металла к большому пальцу. Ворота неприятно скрипнули и распахнулись, впуская меня. От них к нашему крыльцу тянулась узенькая дорожка, выложенная шлифованным камнем цвета спелого турмалина. Эту необычную деталь ландшафта мама обдумывала целый месяц! В итоге, как дополнение к дорожке, перила и оградка на крыльце были оформлены в том же цвете. Сказать нечего, смотрелось это эффектно. Сам дом был снаружи гораздо уютнее, чем внутри (во всяком случае тогда, когда я последний раз находилась в нем). Возможно, отец и здесь не смог отказать себе в разнообразии.

Наш дом был одним из немногих во всем квартале, покрыт не пластиком. Его облицовывал полнотелый кирпич цвета слоновой кости. Двери и рамы окон были не традиционно белыми, а из орехового дерева. За домом был абрикосовый сад. Мама обожала эти фрукты и разводила у нас в саду их самые диковинные сорта. На каждую годовщину их женитьбы с отцом он неизменно делал ей подарок – новый саженец. Так продолжалось 22 года.

Мне захотелось сразу броситься в сад, но я поборола этот порыв и с тяжелым сердцем остановилась у входной двери. Рука не поднималась к звонку. Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и нажала несколько раз на кнопку. Через несколько мгновений дверь открылась.

На пороге стояла женщина невысокого роста, со светлыми волосами, спадающими легкими волнами до плеч. На ней был фартук желтого цвета и тапочки с меховыми носиками. Увидев меня, ее голубые глаза наполнились слезами. Осипшим то ли от волнения, то ли от шока голосом, она прошептала:

- Анна…

- Мари! Моя дорогая Мари! – при виде ее я просто на просто разрыдалась. Я кинулась ей на шею, заливая слезами шлейки фартука.

Она похоже долго не могла прийти в себя, потому что продолжала шептать мое имя, поглаживая рукой меня по спине.

В коридор выбежал маленький светловолосый мальчик, спрашивая у Мари, куда она подевалась. Увидев нас ревущих (уже обеих), малыш остановился:

- Мами, кто эта тетя?

Мари нежно отодвинулась от меня и, вытирая слезы ответила:

- Петер, это же Анна, твоя Анна! Ты что, не узнал?

Только сейчас я поняла, что еще тогда перед дверью забыла выдохнуть. И глядя на маленького Петера, я шумно выпустила застоявшийся воздух из легких. Он вырос и немного изменился внешне. Когда я их покинула, ему было 3 года, как и дочери Котовских. Я очень любила этого мальчика, он дарил моему сердцу радость и покой. Каждые выходные я старалась найти время и прийти к ним в гости, чтобы поиграть с Петером. Находясь рядом с ним, я забывала (насколько это было возможно) о своих проблемах. А он – просто любил меня за то, что я есть. Уезжая, я не думала о том, что предаю своим поступком всех, кому я была дорога. В том числе, я предала и малыша Пета. Я это понимала сейчас, глядя в его огромные голубые глаза, в которых читалось недоверие и обида. После слов матери мальчик секунду колебался, а затем сорвался с места и обхватил крошечными ручонками мои ноги. Он плакал, бормоча между всхлипами слова, которые раскалывали мое каменное сердце на куски:

- Ани! Ани! Поцемю ты меня бьёсила? Ты меня бойсе не юбись?

- Петер! Mein Schatz! Ну что ты такое говоришь?! Как же я могу тебя не любить? Разве можно тебя не любить? – я упала на колени рядом с ним, обняла, пытаясь сквозь собственные слезы успокоить его.

-Тогда поцемю ты усьла? Поцемю? – отстраняясь от меня, спросил он и так внимательно посмотрел мне в глаза, так….не по-детски проницательно посмотрел. На миг у меня возникло ощущение, что этот маленький человечек видит меня насквозь.

- Прости меня…Петер, прости…, - единственное, что я смогла ему после этого сказать.

Мари подняла нас с колен и пригласила меня войти. Как я и предполагала, внутри дома обстановка изменилась практически до неузнаваемости. Вместо красного грубо тканного ковра возле камина теперь красовался белый и пушистый. Обивка софы и кресел была в тон ковру. С каминной полки исчезла фарфоровая ваза, в которую мама каждую весну ставила разноцветные ветви цветущего абрикоса. Я поняла, что в доме исчезло все, что каким-то образом свидетельствовало о времени, когда здесь хозяйкой была Вероника Бехтерева – моя мать. Волна боли и отчаянья поднялась в моей вновь обретенной душе. Мари не могла этого сделать. Она любит маму, она единственная не отреклась от нее.
Даже собственная дочь не смогла быть рядом. Гнетущая мысль о предательстве родных снова подняла свою плешивую голову в моем сознании. Кто мог выпотрошить дом от всех дорогих моему сердцу вещей? Кто посмел вычеркнуть из памяти творения рук мамы?

Оставался только один вариант – отец. Человек, который всегда любил и ценил лишь одно – себя. Думать о нем мне не хотелось. Я знала, что это он по большей части виноват в том, что из нашей семьи так и не получилось чего-то стоящего. Знала, но не хотела зацикливаться на этом, потому что однажды захочу отомстить. А это окончательно убьет во мне человека.

Когда я начала подниматься на второй этаж, то волна воспоминаний окатила меня с ног до головы. И вот оно – déjà vu – взгляд не фокусируется на чем-то конкретном, глаза застилает пелена слез и я снова падаю на колени. Ко мне снова подбегает Мари и пытается обнять и успокоить. Тогда я ее оттолкнула. Но не сейчас. Я уткнулась носом в ее плечо и взвыла от боли и бессилия. Она терпеливо поглаживала меня по спине и ласково убаюкивала, раскачиваясь вместе со мной из стороны в сторону. Мари не высказывала слов сожаления, не говорила, что все наладится…Одним словом – она мне не врала. Эта женщина понимала меня, чувствовала ту же боль, что и я, и при этом знала, что никакие утешения не помогут. На этот раз я нуждалась в чьем-либо участии. Поэтому позволила себе пореветь в «жилетку» Мари.