Танец смерти

Танец смерти

Дорогой Ксавер! Представляю, как ты будешь удивлен, получив столь плотный конверт. Признаюсь, еще никогда в жизни я не слал такого длинного послания, однако сейчас я охвачен настолько яркими эмоциями, что едва ли смогу рассказать обо всем кратко. А потому заручись терпением, брат, а заодно и верой, ведь все, что я тебе изложу, абсолютная правда.

С тех пор, как я отослал тебе последнее письмо, минуло три недели. Срок не столь уж значительный, и все же в моей жизни произошли разительные перемены. Стоит ли писать, что сегодня вечером я поднимаюсь на борт "Людовика Шестнадцатого", чтобы как можно скорее вернуться обратно в родную Бретань. Обстоятельства, по которым я, говоря буквально, бегу из Америки, самому мне кажутся смехотворными. Я, наверное, сошел с ума, если бы... Впрочем, об этом позже. Сейчас мне вовсе не до смеха. Я чувствую, как смерть неотвратимо следует за мной, и молюсь лишь о том, чтобы она осталась на берегу.

Все началось с того, что мы с Анри решили не задерживаться в Батон-Руж, и по рекомендации нашего нового приятеля Берни (я писал тебе о нем в прошлом письме), отправились в Новый Орлеан. О, что это за город, Ксавер! Ты бы его только видел! Мы поселились во Французском квартале, месте, лучше которого мне не доводилось видеть.

Представь себе, Ксавер, что Монмартр, кафе в Арле, Мулен Руж, буквально все, что дорого нашему сердцу, оказалось вдруг на одной улице. И нет, брат, я говорю отнюдь не о кабаре, или попытках американцев воспроизвести известные и знаковые места. Дух, Ксавер, истинный дух свободы и искусства, легких разговоров, хмельного всемогущества и страстной любви. Наполни пустые стены смехом и спорами, рваными звуками джаза и обещаний любви и ты поймешь, о чем я говорю.

Я влюбился в это место. Я вновь начал писать картины, точно одержимый. Здесь, вдали от родных берегов, я нашел новое звучание. Какими странными, невыразительными и наивными стали мне казаться все мои прежние работы. Как глупы казались вечные поиски натурщиц, жалкие попытки добиться выразительности. Видел бы ты меня, Ксавер, когда я, наполняя руки краской, прямо пальцами наносил цветные пятна. Рваные линии, незаполненный холст, Ксавер, ты бы решил, что я тронулся умом, предал все, что в нас вкладывала Академия. Возможно. Но никогда в жизни я не чувствовал, что создаю что-то значимое, как теперь. Прежде я писал краской, теперь я переносил на холст свою душу.

То же происходило с Анри. Если я отдался наитию, то он оставался верен себе и импрессионизму. Среди наших знакомых Анри слыл чудаком. Они пытались ворваться в будущее, создавая новое звучание живописи, в то время когда он жил прошлым. Представь себе, Ксавер, как бы ты смотрел на художника, который работал в стилистике Рубенса, в то время, когда мы постигали манеру Мане и восторгались "Олимпией".

Впрочем, уже очень скоро мне стали понятны его резоны. Cherchez la femme. Ищите женщину. В ней были все чаяния Анри.

Но не стану забегать вперед. Неделю назад мы с Анри впервые услышали о Мари Лаво, и решили - а отчего бы и нам не попытать удачи и не загадать желание на могиле почившей ведьмы? Не буду тебя зря утомлять, Ксавер, и без того мое письмо будет длинным, а потому изложу краткую историю.

Мари Лаво считается местной ведьмой, которую почитают разве что не как святую. При жизни она была кем-то вроде знахарки, которая исповедывала местную религию вуду, а после смерти вокруг ее личности появилось множество слухов. Видишь ли, вуду вроде нашей магии - может быть светлой и черной. И хотя, судя по рассказам, имя Мари всегда связывали с белой магией, после смерти людская молва превратила ее в могущественную темную ведьму.

Все, брат, я заканчиваю отступление, пока ты не убрал письмо куда подальше, устав его читать. В общем, местные верят, что если хочешь, чтобы твое желание сбылось, необходимо нарисовать на ее могиле крест, выкрикнуть свое желание и совершить несколько кульбитов вокруг своей оси. Зная Анри, представь, в какую ажиотацию он пришел, услышав этот рассказ.

Мы оба были страшно пьяны, абсент здесь в той же чести, что и в Старом свете, а потому я позволил Анри утащить себя на кладбище. Найти могилу Мари Лаво оказалось совсем не сложно, она сильно выделялась на фоне остальных. По дороге, хмельные, мы напрочь забыли все, что нужно было делать возле могилы, а потому, взяв с чьей-то могилы цветок красной розы, Анри глумливо швырнул его на надгробие Лаво, волчком закрутился на месте, и едва не упал. Мне вовремя удалось схватить его за руку и удержать на месте.

- Ну, Лаво, - крикнул он, - исполняй желание. Я хочу быть как Модильяни!

Он снова закрутился вокруг своей оси, хохоча и размахивая руками, и на этот раз все-таки упал, сильно стукнувшись подбородком о гранит. Хохоча и плача, он все-таки позволил мне увести себя с кладбища.

На следующий день Анри я не видел. Мы встретились с ним только в "Суар", местечке не менее колоритном, чем кафе в Арле. Анри кружил в танце хорошенькую женщину, на которую я тотчас обратил внимание. В убогой обстановке местного бара она казалась неуместной, как монахиня в пивной. Она и в самом деле была облачена во все черное, и казалась благородной леди, облаченной в траур. В каждом ее движении, в гордом развороте плеч и посадке головы чувствовалось истинное благородство и достоинство. Лишь огненно-рыжие волосы, завязанные в простой узел, и броский макияж, развеивали это странное впечатление.

Заказав выпить, я сел за наш привычный столик и принялся ждать, когда же Анри ко мне присоединиться. Однако он обо всем забыл, не замечая никого, кроме своей спутницы. Ко мне подходили знакомые, подсаживались за стол, мы много пили и спорили о дадаизме, однако до конца вечера Анри к нам так и не присоединился. Я почти забыл про него, и, лишь когда уходил, он, наконец-то, заметил мое присутствие.

Женщины, с которой он провел вечер, уже не было. Лишь в петлице его пиджака осталась крохотная красная роза, которая прежде украшала ее прическу.