Те кто ушёл, и те, кто остался. Восемьдесят лет Роба

Те кто ушёл, и те, кто остался. Восемьдесят лет Роба

Несколько бумажных фотографий между страниц блокнота и пластиковая карточка — паспорт, — вот и всё, что связывало Роба Ролли с прошлой жизнью. С той, что была на Земле, с той, где у него была жена, дети, старые родители и их ожидания. С той жизнью, где прошло его детство и началась жизнь в качестве мужа и отца, старая ферма, принадлежащая нескольким поколениям семьи, и совсем новенькая машина. То, что он оставил без сожаления, то чему в новой жизни места не нашлось.

— Ты хочешь бросить нас! Не надо говорить, что это ради науки, — прокричала его жена в тот день, когда ему предложили проект.

— Жизнь твоей семьи пройдёт мимо тебя, — упрекнули его родители, когда он надеялся на их поддержку точно также, как когда он вместо изучения агрономии и бизнеса выбрал астрономию.
— Когда ты вернёшься, мы будем одновозрастные! — заявил его старший сын перед самым стартом.

Роб в то момент даже не придал значения словам своего сына, все его мысли были направлены на исследования корональных выбросов. Он потрепал мальчика по волосам и поправил — Не одновозрастные, а одного возраста. — а потом добавил — Ты теперь глава семьи, значит должен заботится о ферме, младшем брате и маме!

В день, когда Роб покинул Землю, ему было тридцать два года, его жене — тридцать один, их старшему — семь, а младшему только-только исполнилось два. В тот день они все сфотографировались и распечатали несколько снимков. На своём экземпляре Роб подписал: «Я — Роб Ролли, моя жена Кэрол, старший сын Стив, младший сын Кевин»

Родители Роба мечтали, что он продолжит заниматься семейной фермой, а Роб с детства мечтал о полётах к звёздам. Когда ему не спалось, он приходил на веранду, где открывался прекрасный вид на поля и небо, и подолгу смотрел на звезды, мечтая стать космонавтом. Потом он вырос, поступил в Аризонский университет и всерьез увлёкся астрономией, особенно Солнцем и электромагнитными волнами. Когда руководитель Роба рекомендовал его кандидатуру для участия в проекте, позволяющего изучать корональные выбросы массы непосредственно в космосе, да ещё и на протяжении нескольких десятилетий — он не колебался. Капсулы стазиса уже не были диковинкой для людей, так или иначе связанных с технологиями и инновациями. Безопасное нахождение в стазисе для физиологии и психологии людей было уже подтверждено. Ему предоставлялась редкая возможность самому начать и закончить исследования. Ничего не могло встать между Робом и его открытиями.

Здесь и сейчас у него была аппаратура для исследований, космическая станция и бескрайний космос за её стенами. Она была совсем новой и самой продвинутой с научной точки зрения в тот момент, когда он сюда попал. Теперь технологии несколько устарели, со стен в некоторых местах отлупливалась краска, в углах стояли давно неработающие автоматы. Если посмотреть через стекло одного из них, можно было увидеть застрявшую в механизме шоколадку.

Когда-то здесь одновременно бодрствовали и работали по двадцать-тридцать ученых, в кают компании не утихали научные споры, каждый вечер неизменно собирали желающих покер и настольные игры, а праздники отмечались с размахом и большим количеством пивом. Теперь сотрудников было очень мало, из первоначального набора осталось от силы четверть ученых, большинство из которых находились в стазисе по несколько лет, пилотирующий и обслуживающие составы поменялись уже несколько раз. С каждым выходом из стазиса Робу было всё труднее стало заводить дружбу с новыми людьми, а с учёными из первого состава он пересекался всё реже и реже.

Сам Роб уже почти забыл сколько ему лет, как давно он покинул Землю, сколько раз погружался в стазис и возвращался к жизни. По плану он должен был вернуться через тридцать лет после старта, для него должно было пройти всего пять лет — график предполагал несколько дней бодрствования на несколько месяцев стазиса. Но к тому времени родители и жена умерла, дети перестали общаться, он остался на станции и увеличил время стазиса.

Перед проектом Кэрол спрашивала, стоят ли его исследования того, что его семья будет жить без него, а он — без них. Теперь Роб мог однозначно ответить, что да, оно того стоило. За годы он успел провести уникальные исследования, он стал первооткрывателем и ученым с мировым именем, его труды изучали в университетах, его имя было в учебниках. Прибывающие на станцию новички смотрели на него, как на оживший музейный экспонат. Собственно, они и на станцию смотрели как на некий древний раритет, который почему-то ещё работает. Тем временем космонавтика стремительно развивалась, удалось колонизировать некоторые планеты и спутники Солнечной системы, технологии совершенствовались, корабли ускорялись, человечество всё комфортнее чувствовало себя на просторах космоса. На стенде в общем коридоре появилось расписание транспорта, и с каждым годом оно всё больше напоминало расписание междугороднего автобуса в среднестатическом городке Аризоны. Вскорости (с учётом времени в стазисе) к нему добавились рекламные баннеры с предложением экскурсионных туров. Для молодых — тех, кто был младше сорока лет, — полёты на ближайшие планеты стали такой же обыденностью, как когда-то для поколения Роба слетать в Европу: купить билет на определённую дату, собрать вещи, сесть на челнок, и через несколько суток — ты на Земле. Однажды он увидел стайку детей в одинаковых спортивных костюмах и узнал, что и сама станция стала экскурсионным объектом. Но для самого Роба жизнь практически не менялась: сохранялся график периодов стазиса и бодрствования, во время которых он делал замеры, исследования, сверки данных, проверку отклонений, запрашивал консультации и участвовал в семинарах.

— Извините, сэр! Вы ведь Роб Ролли? — молодой человек лет двадцати на вид задал вопрос в столовой, пока Роб выбирал салат. — Вы же родом с фермы? ... Из Аризоны? Вашего сына зовут Стив?
Имя сына заставило Роба обратить внимание на говорящего. Тот немного замялся: — тут такое дело, что мы с Вами... родственники. Я Ваш правнук, внук вашего сына Стива.